- Ты же знаешь, что Анри не выносит рыжих волос, он считает их экстравагантными, а такой цвет находит более женственным.
- Анри.., он, бедняга, так боится всего необычного.
Странно, что он еще не заставляет тебя надевать черный парик и вообще носить паранджу.
- Я серьезно, дорогая. Бог дал тебе рыжие волосы, и над оттоку радоваться.
- А мне и с такими неплохо.
Александра слегка улыбнулась и отпила из рюмки. Она привыкла к тому, что мать по любому неводу критиковала своего зятя. Впрочем, упреки Анри в ее адрес были гораздо серьезнее.
Все это продолжалось уже четырнадцать лет. Александра сожалела, что они не пришлись по нраву друг другу, и давно прекратила попытки их примирить. Было очевидно, что эти двое никогда не воспылают взаимной любовью.
- Ты слишком добросердечна. Кстати, как тебе нравится это? - Маргарет с гордостью показала на новые серьги. Она могла себе многое позволить, отчасти благодаря щедрому наследству мужа, отчасти же благодаря собственному немалому состоянию. - Я их только что купила.
- Я так и подумала, - рассмеялась Александра, зная, что мать испытывала слабость к красивым нарядам и украшениям. Обновки ей, как правило, шли и доставляли радость, что бы там Анри ни говорил по поводу расточительности тещи. - Они очень симпатичные и тебе идут.
- "Ван Клиф"!.. - Похоже, Маргарет была собой довольна. - И совсем недорого.
Данное утверждение еще больше развеселило Александру. Она отставила рюмку.
- Могу себе представить!
- Нет, правда! Меньше ста тысяч.
- Долларов или франков?
- Ты шутишь? Долларов, конечно, - без тени смущения ответила Маргарет.
- Ах да, разумеется, - улыбнулась Александра. Анри вряд ли одобрил бы такое "удачное" приобретение и то, что его теща, прожив почти тридцать лет во Франции, по-прежнему коверкает французский язык и считает все в долларах.
- Чем ты еще занималась?
- Тем же, чем обычно. А вчера обедала с Мими де Сан-Брэ.
Это была еще одна американка, которая вышла замуж за титулованного француза и, как и Маргарет, обладала живым умом и большим чувством юмора.
- На следующей неделе мы с ней собираемся в Нью-Йорк.
- Зачем?
- Сделать прическу и кое-что купить. Я там не была несколько месяцев и подумала, что надо туда слетать, пока не наступило лето. Потом я встречаюсь с друзьями в Риме и, возможно, пару недель проведу в Сан-Ремо, но я еще точно не решила.
- Почему бы тебе потом не пожить какое-то время у нас?
Александра, похоже, была рада своей идее, но Маргарет отнеслась к ней осторожно.
- Я не хочу нервировать твоего супруга.
- Ты просто не привози девочкам этих дурацких подушечек и пищалок, и все будет в порядке.
Обе расхохотались, вспомнив, как Анри однажды чуть не стало плохо, когда он при гостях сел на одну из "музыкальных" подушечек, разложенных по комнате Маргарет и девочками, и раздался совершенно недвусмысленный звук.
- Помнишь, какой произошел конфуз?
Маргарет никак не могла унять смех, у Александры от хохота на глазах даже выступили слезы. Для Анри это, конечно, был конфуз, но вообще все тогда получилось ужасно смешно. Маленьких озорниц отправили по своим комнатам, где изгнанная с ними же бабушка продолжала обучать внучек всяким шалостям. Ни для кого из присутствующих не было секретом, что она не принадлежала к числу любимых гостей барона де Мориньи.
- Вообще-то я как раз собиралась поискать им что-нибудь подобное в Нью-Йорке.., конечно, не столь шокирующее...
Несмотря на это заверение, глаза у нее хитро поблескивали. Она покупала подобные глупые безделушки своему покойному мужу, и он всегда был от них в восторге. Он воспринимал Маргарет как еще одного ребенка в доме. Даже Александра была серьезнее матери, особенно это стало заметно после ее замужества.
- Я скажу Анри, что ты приедешь. Маргарет ехидно улыбнулась:
- Подожди момента, когда действительно захочешь досадить ему.
- Мама! - рассмеялась Александра, понимая, что у матери нет иллюзий по поводу зятя. - Ты представляешь его таким ужасным человеком, но он ведь не такой!
Александра всегда защищала мужа. Анри же считал, что она защищает свою мать. Она была лояльна к обоим.
- Он не ужасный человек, дорогая, - усмехнулась Маргарет. - Он просто зануда.
Время летело быстро, как, впрочем, всегда, когда они встречались, и в полпятого Александра с сожалением посмотрела на часы. Ей было так хорошо в этой уютной комнате в компании матери. Они всегда так хорошо проводили вместе время. Мать как была, так и осталась ее лучшей подругой.
- Очень жаль, но мне пора...
Александра поднялась с дивана. Маргарет с удивлением посмотрела на нее:
- Почему? У тебя сегодня вечеринка?
- Нет, на следующей неделе. А сегодня мы ужинаем в Елисейском дворце, и Анри будет нервничать, если я задержусь и не начну заранее готовиться.
- Тебе надо бы придумать что-нибудь необычное, чтобы его поразить,. оживилась Маргарет, - например, надеть облегающее платье, расшитое искусственными бриллиантами, и распустить волосы. В Елисейском дворце это бы хорошо смотрелось.
Маргарет захихикала от одной этой мысли. Александра улыбнулась. Возможно, мать на ее месте сотворила бы что-нибудь в этом роде, а Анри утром подал бы на развод. Он бы точно пошел на такую меру. Чуть переступишь границу и... Александра никогда не испытывала судьбу. Она слишком любила мужа, чтобы рисковать всем ради каких-то глупых проделок. Кроме того, она просто была не такая, как ее мать.
- Ты гораздо храбрее меня, мамам.
- Это только потому, что я не замужем за твоим супругом и могу делать то, что мне заблагорассудится. Да и папа прежде не ограничивал меня запретами. Мне очень повезло.
Она ласково улыбнулась дочери.
- Папа тоже повезло, и он знал это, - напомнила Александра.
Обнявшись, они медленно спустились вниз, где швейцар почтительно ждал, чтобы открыть Александре дверь. Он знал ее еще ребенком и называл "мадам Александра". Теперь он вышел на улицу и помог ей сесть в машину.
"Ситроен" тронулся, Александра помахала матери и почувствовала грусть, как всегда, когда прощалась с ней. На рю де Варенн с родителями жилось так хорошо... Но несправедливо было так думать. Она любит Анри и, конечно, детей, свое самое большое сокровище... И все же визиты к матери всегда пробуждали в Александре тоску по менее строгой, размеренной жизни, которая не предъявляла бы к ней столь высоких требований.