- Люсия! Пора домой...
- Вы уходите? - почти враждебно спрашивает Мигель.
- Пора, дон Мигель. Нехорошо долго разговаривать на улице.
- Когда я вас увижу, Соледад?
- Не знаю, - с трепетом отвечает она.
- Завтра, - властно решает Мигель.
- Да, завтра... Опять здесь же... Прощайте, дон Мигель.
Мигель не ответил ни слова. Смотрит ей вслед, стиснув зубы. Чтобы он, будущий властитель половины Андалузии, просил свидания у внучки обедневшего маркиза? Никогда! Он будет приказывать.
А Соледад дома разразилась слезами.
- Ничего со мной не случилось, - говорит она испуганным старикам. Просто я еще глупая девчонка и плачу от радости...
Мигель медленно возвращается домой, за ним - Каталинон, а позади них крадется тень, похожая на кокон.
* * *
- "Не признаю иного наслаждения, кроме одного - учиться!"
- О Петрарка, был ли ты глух, слеп, лишен обоняния, был ли ты стариком или калекой! Учиться? Наслаждение! Наслаждение!
- Мужчина любит действие.
- Творчество - выше действия. Действие проходит, забывается, растворяется во времени. Творчество же остается навек. Но оно вырастает на почве одиночества и сосредоточения, господа.
- Внутренний мир человека, его божественная сущность, его дух.
- Вспомните Митродора: "Корни нашего счастья гораздо глубже в нас, чем вне нас".
- Отвечают ли эти слова учению господа нашего Иисуса?
- Абсолютно.
- Мы завидуем другим из-за богатства, положения, славы. А между тем достойны зависти только сильный характер, дар постижения, жажда знаний и способность испытывать духовные радости - самые богатые, самые долговременные. Дух выше материи! А для этого опять-таки нужно уединение. Что говорит об этом Аристотель, господа?
- "Счастье - удел тех, кто довольствуется самим собой".
- Скука - вот могущественнейший враг человека, помимо горя.
- Что предпринимать против скуки?
- Невежды борются против нее, прибегая к преходящим радостям, которые, согласно принципам схоластов, следует назвать ядовитым искусственным раем.
- О! Искусственный рай! Что же это такое?
- Балы, маскарады, бой быков...
- Ого!
- Игра в кости и в карты, приверженность к вину, к лошадям, к фехтованию, и прежде всего женщины.
- Женщины - прежде всего?
- Легкий успех в этих областях порождает омерзительнейшую черту в человеке - тщеславие.
- А гордость?
- Это - другое. Тщеславие много говорит, гордость молчит. Но и то и другое - грех.
- Так что же, дон Энте, - молчать или разговаривать?
- Мыслить, господа. Мысль - редчайший талант рода человеческого.
- Любая мысль?
- Господа! Господа! Конечно же, благочестивая!
Магистр философии дон Энте Гайярдо - молодой, темпераментный иезуит, телом и духом упругий и гибкий, как прут. Ему кажется, что сегодня он наговорил своим слушателям уже достаточно мудрых вещей. Пристально посмотрев теперь на Альфонсо, он внезапно спрашивает:
- О чем ваши последние стихи, дон Альфонсо?
Альфонсо покраснел:
- Я написал их только вчера... Кто это так быстро сообщил вам, дон Гайярдо?
- Я всегда все знаю, - улыбнулся иезуит. - Так что же это за стихи?
- Не скажу.
- Ну, не важно. Но о чем бы вы ни писали - если стихи хороши, то вы совершили больше, чем если бы поразили десять быков или покорили десять женщин. И если ваши стихи написаны во славу господа нашего, чему я верю, то я счастлив, что я - ваш учитель.
Дон Гайярдо ушел, а Мигель бросился к Альфонсо:
- Прочти мне твои стихи!
Красоты твоей небесной
Повторить не сможет даже
Радуга - не хватит красок.