- Тебе на счастье, Эсперанса!
Мужчины доблестно пьют. Вино пропиталось теплой тьмой, разогревшейся кровью. Девушки с цветами в волосах втягивают ноздрями запахи ночи, глаза парней затуманены винными парами и восхищением перед красавицей на балконе.
На реке Гвадалквивире
И, наверно, в целом мире
Ты прекрасней всех...
А ритм этой ночи - неспешный и плавный, сравним его с тихим полетом архангелов над гребнями гор, с покачиванием красных бумажных фонариков на ветвях каштана или почтовой кареты, поднимающейся в гору по травянистой дороге, или с тем, как вздымаются и опадают бока лошади, идущей шагом.
А ночь горяча, как пылающий очаг, и все, что она обнимает, утратило тяжесть земную. В двадцатый день своего рождения празднует Эсперанса помолвку с Луисом.
Праздник помолвки, начавшийся петушиными боями - где, как положено, верх одержал белый петух Луиса, - льется, как в глотки вино, и сладость его переливается в бархатную ночь.
Эсперанса при всех поцеловала своего жениха. После этого он неверными шагами спустился на площадь, к поющим товарищам.
- Вы уже опьянели, не так ли? - кричит Луис.
- Малость, самую малость, Луис!
- На здоровье! Пьете-то ведь на мой счет! В мою честь!
- В честь Эсперансы, Луис!
- Разве это не одно и то же? - хорохорится жених, пьяно шатаясь. - Я тут хозяин! Поняли? И ее хозяин!
Голоса раскачали ночь:
На реке Гвадалквивире...
Ты прекрасней всех...
Все качается - тьма, сгустившаяся за овинами, огни, бедра, стоны гитары, мечты и рука, поднимающая чашу.
Деревня отправляется на покой.
Девушки с цветами в волосах машут на прощанье Эсперансе, уходят с песней:
Молодость весельем пенится.
Ночь пройдет - все переменится!
Шепот ласковый листвы...
Засыпай...
Крадутся сны...
Парни, заплетаясь ногами, шеренгой тащатся за ними. Последними уходят старики: они - соль деревни, им завершать все, что происходит, мудростью слов своих. Запах бальзама - словно тихий, качающийся напев.
Усталость. Дремота. Деревня ложится, потухают костры, ночной сторож задул фитили в бумажных фонариках, Эсперанса гасит лампу на балконе и, устремив глаза в темноту, на ощупь расчесывает свои пышные русые волосы черепаховым гребнем.
До сих пор был плавным и медленным ритм этой ночи, но вот он внезапно меняется.
Собаки учуяли чужого, залаяли.
Тень пересекла площадь, и Мигель вошел в комнату Эсперансы, где в сиянии свечи белеет разостланная постель.
Девушка в изумленье отшатывается.
- Губы! - властно требует Мигель - он надеется утопить в насилии скорбь по Соледад, гнев на Марию. Ведь он - господин, и смеется над тобою, Грегорио! Недалекий моралист...
- Нет! - отвечает Эсперанса. - Вы ворвались силой. Без моего согласия. Что вам от меня надо, сеньор?
Мигель хмурится.
- Губы! - коротко приказывает он, и девушка в испуге отступает, но тут он схватил ее и поцеловал.
Она вырвалась, дышит учащенно.
- Как вы смеете, сеньор?! Я - не продажная девка!
- Ты мне нравишься.
- Сегодня я обручилась... Нельзя... Уходите!
Напрасны слова, напрасно сопротивление.
Колеблется племя свечи, Мигель лежит рядом с девушкой, смотрит в потолок. Эсперанса склонилась над ним.
Ускользая от этого взгляда, он поднялся с ложа, которое кажется ему сейчас гробом - так сильно в нем чувство горечи и вины.
Мигель молчит. Девушка плачет.
Мигель берет свой плащ.
- Вы уходите? Без единого слова? Это теперь-то, после всего?..
Молчание.
Девушка вспыхнула гневом:
- А, понимаю! Явился грабитель, ограбил меня и теперь торопится улепетнуть! О боже...
Плачет она, и Мигель поспешно уходит.