Его попотчуют костром!
Сынки севильских горожан, раскачиваясь, насвистывают и напевают куплет, которым почтил народ Мигеля после его ареста.
Ремесленники, торговцы и торговки, духовные лица, горожане, прачки сок города стекается к зданию святой инквизиции, все шумят, размахивают руками, качают головой и ждут - вот выйдут на балкон, объявят приговор...
- А я говорю, сожгут его.
- А может, голову срубят, ведь он дворянин.
- Дворянин или нет, а огонь под ним будет гореть не хуже, чем под всяким другим.
- Да, но тут несметное богатство...
- Ну и что?
- Может, и выкарабкается. Заплатит приличный выкуп и будет на свободе.
- Ребенок! Богатство-то святая инквизиция слизнет, как мед. Нет, крышка негодяю. Не видать ему больше женщин.
- Один пепел останется, я вам говорю.
- Желаю видеть роскошную казнь! - кричит толстый горожанин.
- Я тоже.
- И я! И я!
Ждали, ждали и дождались.
Нет, никто не вышел на балкон, никто ничего не объявил народу. Открылась дверь, и граф Маньяра, провожаемый с почестями, которые подобает воздавать дворянину, выходит на улицу - свободный, с презрительной усмешкой на лице. Не наказан! Не усмирен! Поддержан в низости своей!
Зашумел пораженный народ. Но вдруг разом все стихло. Непонятный страх объял толпу.
Люди молча разбредались по улицам, не решаясь высказать свое мнение, не решаясь даже остаться на месте, только недоуменно качали головой.
Расходятся, подавленные, притихшие, непрестанно оглядываясь, не идет ли кто позади, и боязливо забиваются по своим углам.
И только дома, в четырех стенах, вполголоса проклинают злодея, который публично оскорбляет народ и бога, но которого охраняет сама святая инквизиция.
* * *
Могуществен его непогрешимость святой отец.
Могуществен его величество король.
Но сильнее их - великий инквизитор, который ведет обоих на цепочке к одной и той же цели.
А что за цель?
Давить, угнетать, грабить, жечь!
На колени, мелкий люд, - мелкий оттого, что нет у тебя ни золота, ни высоких гербов, а есть только две руки, чтобы работать...
Покорность и смирение!
Нет во мне смирения, размышляет Мигель, и теперь, очутившись снова на свободе, я не испытываю ничего, кроме отвращения, брезгливости и презрения ко всем сильным мира сего, которые щадят меня ради моего герба и золота. О, лицемерные трусы, как поступите вы с Грегорио? И если отпустили преступного - отпустите ли невинного?
В тот же день Мигелю сообщили, что Грегорио, за еретические проповеди и подстрекательство народа к неповиновению, приговорен к костру.
У Мигеля остановились дыхание и кровь.
Нет, нет, этого не будет, не должно быть, ведь если освободили такого грешника, как я, то как же допустит бог гибель праведника?
Однако, не полагаясь на божью помощь, Мигель велел доложить о себе инквизитору; слуги несут за ним сундучок со ста тысячами золотых эскудо.
- Его милость великий инквизитор болен, и нет надежды, что он поправится ранее чем через неделю.
А казнь Грегорио послезавтра!
Мигель бросается к архиепископу.
Хмурый сидит его преосвященство под атласным балдахином кардинальского престола.
- Не могу ничего сделать для монаха, дон Мигель. Не забывайте, пожалуйста, что мне пришлось уже употребить свое влияние, чтобы спасти вас.
- Вы сделали это для меня, недостойного, а для невинного не можете? жестко возражает Мигель.
- Суд нашел монаха виновным в тягчайших преступлениях.
- Грегорио - и преступление?! Ваше преосвященство, памятью отца клянусь вам - нет на земле человека благочестивее!
- Его обвинили в ереси. Он возмущал простой народ, учил его неповиновению и язычеству. Подстрекал к мятежу против высших. Разве этого мало?
- А, доносы! Как низок доносчик, будь он самим королем, в сравнении с честным Грегорио! Человек хороший, лучше всех...
- Кто из нас хорош? - скептически усмехнулся архиепископ.
- Да, - повысил голос Мигель, - кто хорош из окружающих нас? Я давно не верю в принцип добра, ваше преосвященство, и скажу вам, порой мне трудно уже верить в бога. А этот старик в бога верует, этот старик любит его и чтит, он - сама доброта, он единственный среди всех этих лицемеров, которые, притворяясь набожными, тайно грешат, он единственный из известных мне людей безупречен, он - святой...
- Остановитесь, дон Мигель, - строго прерывает его архиепископ, поднимаясь. - Инквизиция вынесла приговор человеку, который отказался отречься от своей ереси, и все мы обязаны склониться перед ее решением. Никто здесь ничего не может сделать...
- Даже бог?
- Бог? - чуть-чуть усмехнулся архиепископ. - Не знаю. Быть может...
Но Мигель еще не уповает на одного бога.