Мигель быстро пересек двор, стал подниматься по лестнице.
Рядом возник Каталинон.
- Опять сегодня гости, ваша милость?
- Да, я угощаю сегодня друзей.
- Хорошенькие друзья, - хмурится Каталинон. - Недостойная вас орава пьянчуг и дармоедов, которые льстят вам, подлизываются ради вашего золота, продажные женщины, подонки, смердящие преисподней...
Мигель грозно посмотрел на слугу.
- Молчу, молчу, - осекся тот. - Пойду за музыкантами, коли вам угодно веселиться...
- Веселиться... - глухо повторяет Мигель, и голос его поглощает бархат портьер.
* * *
Донья Херонима, дыша хрипло, как все тяжело больные, добрела до распятия и сложила исхудавшие руки.
- Господи всемилостивейший, не жалей меня, не жалей жизни моей, призови меня к себе, но не покинь сына моего! Останови шаг его, стремящийся к безднам греха! Просвети мысль его, проясни душу, положи сиянье свое на его сердце! Из тьмы, о господи, выведи его на солнечный свет милости твоей! Спаси душу его, спаси его душу!
Коварный недуг подрывает здоровье Херонимы. Кожа лица сморщилась и приобрела землистый оттенок, щеки ввалились. Тишина запустения окутала замок и двор.
Дряхлая Рухела, переползая от человека к человеку, шепотом, с глазами, полными ужаса, рассказывает, что видела в полночь, во сне, как над Маньярой парит ангел смерти.
* * *
Заботы сморщили лицо города.
Что ни ночь - то какое-нибудь безобразие, что ни день - злая весть: опять дон Мигель де Маньяра...
Севилья была бы счастлива избавиться от Мигеля каким угодно способом. Горожане, сдвинув головы, шепчутся, точно так же, как дворяне и вельможи власти светские и духовные.
На языке у всех храбрость, а сердца дрожат в страхе.
Нет, нет, никто не осмеливается выступить против него, никто не положит предела его преступлениям, даже святая инквизиция отступает перед ним, боится. Человек, пропитанный пороком, как губка водой, держит город в своей власти.
А на улицах поют:
Твой, де Молина, Бурладор теперь почти святой.
Должно быть, ты писал его подкрашенной водой.
Севилья на крутом вине замешана была
Жуана нового - тебе на зависть родила.
За ночь трех женщин обольщает,
Невесту в шлюху превращает...
Жуана мерзкого - в тюрьму!
Пошли, господь, ему чуму!
И святая инквизиция плотно закрывает окна, чтоб не слышать этих песенок, и дипломатически молчит.
Народ хмурится, сжимает кулаки и тоже ничего не предпринимает. Воля его проявляется только в набожных пожеланиях и вере:
- Ничего, десница божия достанет его и покарает!
Мигель летит на коне в деревню Эспирито-Санто, но около Кории-дель-Рио дорогу ему преграждает мост, подмытый полой водой.
Крестьяне столпились около моста, бьются об заклад - до скольких успеешь досчитать, пока мост рухнет.
- Не въезжайте на мост! - кричат Мигелю. - Того и гляди, обвалится! Смотрите - уже обе опоры накренились!
- С дороги! - угрюмо приказывает Мигель.
- Нельзя, сеньор! - кричит староста. - Не берусь я отвечать за вашу жизнь! Не въезжайте на мост!
Но не успели люди оглянуться, как Мигель стиснул коленями коня и галопом выскакал на мост. Он чувствует, как шатается настил, искры сыплются из-под копыт, и, промчавшись с бешеной скоростью, выносится на тот берег.
В то же мгновение треснули своды, и каменный мост с грохотом обрушился в бушующие волны.
Люди не сразу пришли в себя от ужаса, но вот закрылись разинутые рты, и прорывается изумление:
- Кто это был?
- Либо святой, либо сам дьявол...
- Нет, это Маньяра, я узнал его!
- Ну да, сам дон Жуан!
- Ооо! Дьявол!
Изумление возрастает.
- Видали? Чудо!
- Смерть отвергает его...
- Город боится его, церковь боится, инквизиция в страхе перед негодяем...
- Сам бог его опасается!