- Сестра Анхелика, сестра Анхелика... - вполголоса произносит Мигель.
- Но она ведь невеста Христова! - настаивает. Каталинон. - Ее жених сам Иисус Христос!
- Знаю.
- И вы не боитесь отнять невесту у бога? Стать соперником самого господа?
- Именно таково мое желание.
Каталинон, осенив себя крестом, в ужасе смотрит на своего господина. И тут докладывают о спешном гонце из Маньяры.
- Пусть войдет, - хмурится Мигель, думая о нежных устах святой сестры.
Гонец вошел, кланяясь. Ее милость, графиня Херонима, сокрушенная тяжким недугом, призывает сына. Ее милость опасается, что жить ей осталось немного дней, и не хочет она уйти из мира сего, не простившись с единственным сыном.
- Скажи - приеду, как только смогу.
- Завтра, ваша милость? - отваживается спросить гонец.
- Не знаю, завтра или еще когда, - недовольно бросает Мигель. - Передай ее милости, что я желаю ей выздороветь и что я приеду.
Гонец удалился с поклонами.
- Умирает ведь ее милость, - заикнулся было Каталинон. - Надо бы ехать сегодня...
- Верно, только - к монастырю, за сестрой Анхеликой, - отвечает Мигель. - Поспеши с приготовлениями.
Каталинон, мрачный, упрямо молчит.
- Ну? Пошевеливайся!
И тут Каталинон заговорил - сначала медленно, но с каждым словом повышая голос и разгорячаясь:
- Сказать по правде, ваша милость, я уже сыт по горло. Что за жизнь у меня при вашей милости? Вечно кого-нибудь отгоняй от вашего дома, вечно оберегай вас от всяких назойливых посетителей, а их с каждым днем все больше, и мне приходится выдумывать отговорки, чтоб отвадить от вас разных ваших якобы родственников, девушек, которых вы испортили, наемных убийц, ежеминутно я принимаю в вашей передней то вызов на дуэль, то корзину с отравленными фруктами и черт его знает что еще. А мне уже пора подумать о женитьбе. Петронила, бедняжка, ждет меня уже десять с лишним лет! Разве это по-людски? С какой стати ей-то страдать? И мне тоже, ваша милость?
- Твои намерения почтенны и богоугодны, - насмешливо обрывает его Мигель, - но у тебя хватит времени обдумать их по дороге за сестрой Анхеликой...
Каталинон, всегда смелый и веселый, впадает в отчаяние:
- Вы все еще не отказываетесь от похищения? Даже когда умирает ваша мать?
- А как же иначе? Я ведь сказал, что тебе делать.
Сузились глаза Каталинона, лицо приняло пепельный оттенок, и он задрожал, ужаснувшись неумолимости своего господина и его жестокости. Отступив поближе к двери, он произносит вполголоса, спотыкаясь о собственные слова:
- Берегитесь, сеньор! Нет деревьев, что доросли бы до неба. Близко мщение господне! И оно будет грозным...
* * *
Ах, если слезы пролились
И жестокого не тронут,
Пусть они в реке потонут
Из которой поднялись.
Если б этими слезами
Вековой валун омылся,
В решето бы превратился
Даже самый твердый камень.
Но если слезы пролились
И любимого не тронут,
Пусть они в реке потонут,
Из которой поднялись.
Король грешников, король распутников, антихрист, архиизверг сидит во главе стола.
Стол залит вином, в лужах плавают лепестки цветов. Компания кутил, чьи мозги окутаны винными парами.
- Да здравствует Мигель, король наш!
- Пой, Кончита, пой!
В шуме раковины буря океана.
В пляске юбки обнажают прелесть ног.
И, сощурившись, глядят глаза Жуана
Берегись, к утру увянет твой венок!
Гой, гой, пляши, влюбленная,
Мерцай, свеча зажженная!
Но поутру увянет твой венок!..
Танцовщицы раскачивают бедрами, обнажая лодыжки в скользящем, плавном, кошачьем танце и заводят глаза, сладострастно извиваясь.