Мигель выбежал в духоту ночи.
* * *
Маркиз Руис пригласил Мигеля на свадьбу своей племянницы. Гости доблестно пьют с полудня, а уже приближается полночь. И только когда пробило двенадцать и улицы уже третий час как были заперты цепями, явился Мигель.
Столь почетному гостю место во главе стола, а Мигель сел в самом конце, возле зрелой красавицы Антонии, жены незнатного писаря Кальмероса.
Пышная женщина, статная, щеки румяные, крепкие, хорошенький носик, полные губки, и в глазах - живой огонек.
Вино течет рекой, сознание гостей пересыхает, как русла в августе, в окна подмигивают звезды знойной ночи. Мигель, прищурясь, наблюдает за Антонией злобно и алчно, как хищник за добычей.
Под общий шум неизвестно которого по счету тоста Мигель берет женщину за руку и тащит ее вон.
- Что это значит, ваша милость? - сопротивляется дама. - Я замужняя женщина! Я честная женщина...
Он стащил ее с лестницы, вон из дому, на маленькую площадь, где у фонтана в слабом свете звезд темнеет клочок скудной травы.
- Ах, как вы мне нравитесь, ваша милость, - лепечет дама, прижимаясь к Мигелю. - Быть с вами, под звездным небом...
Мигель молча обнимает ее зрелые прелести.
- Ну, говорите же! Я вам нравлюсь? Что во мне вам больше нравится? Губы, правда? Так мне говорили...
Но Мигель и не думает объясняться в любви.
Он не рассыпается в восторгах, не хвалит ее красоту. Не ласкает. Швыряет женщину наземь и без словесных украшений, без поцелуев яростно овладевает ею. Все происходит быстро и кратко.
- Ах, что вы делаете!.. Здесь, на площади... Что обо мне подумают... Моя добродетель... Оооо!
Запоздалые гуляки перелезают через цепи, выходят на площадь. Один из них поднес длинную палку с фонарем на конце к самой парочке.
- Эгей! - кричит он. - Глядите! Тут любятся прямо под открытым небом!
- Какое бесстыдство, публично...
- Кто вы такие? - возмущенно гремит толстый горожанин.
Мигель встает, в свете фонаря его осклабившееся лицо похоже на лик сатаны.
- Кто мы? - отвечает он. - Имя дамы не важно, а я, почтенные, дон Мигель де Маньяра!
- О!
Гуляки отпрянули, женщина закрывает лицо руками.
- Ну, чего пялитесь? - вскипает гневом Мигель. - Что ж прикусили языки, притворы? Ах вы, невежи, хотите осветить даму? На меня светите! Боитесь? Отступаете, трусы?
Мигель выхватывает шпагу и кричит, как одержимый:
- Я Мигель де Маньяра! Я дон Жуан! Милости прошу, жалкие твари!
Гуляки в ужасе отступают перед его шпагой, перед его криком.
Открываются окна, люди выбегают из домов, фонарей и факелов все больше, пятна света пляшут по земле и в воздухе.
- Моя воля - закон для этого города и всей страны! - в припадке безумия кричит Мигель. - Захочу - и возьму всех ваших жен, всех дочерей! Я тут единственный господин! Прочь с дороги!
Люди расступились - ни одна рука не поднялась на него.
* * *
- Братья во Христе, избегайте всякого соприкосновения с проклятым человеком, ибо он общается с дьяволом, - проповедует Трифон в церкви святого Сальватора; эта проповедь направлена против Мигеля, хотя иезуит не называет его. - Похоть, злоба и ненависть - вот суть черной его души. Он развратил вековую нравственность этого города, он потрясает основы человеческого общества, рвет священные семейные узы, унижает и оскорбляет святую церковь и даже восстает на законы всемогущего!
Верующие с удовлетворением слушают пламенные речи Трифона, которыми он бичует безбожного распутника. И хотя имя Мигеля не названо, все знают, о ком он говорит.
- Услышьте призыв мой, о матери севильские! - повышает голос Трифон. Берегите дочерей ваших, как зеницу ока! Мужчины, следите бдительно за каждым шагом ваших жен и невест! Женщины и девушки, опасайтесь даже взглянуть на него! Ибо вам говорю я - сгорит во пламени всякий, кто соприкоснется с этим обреченным геенне! Осените себя крестом перед ним, воздвигните персты против его завораживающего взгляда и бегите подальше! Ибо он - Антихрист, и проклятье небес падет на его голову и разобьет ее в прах, как и головы тех, кто с ним заодно!
Трифон перевел дыхание, и голос его поднялся до крика:
- Придет час, он должен прийти, когда само небо низринется на него и раздавит! Карающая десница бога уже сжимается в кулак!
* * *
В красноватом чаду светильников, в клубах дыма, в бледном отблеске мутного рассвета, на волнах голосов, скорее похожих на храп, колышется вертеп "У херувима", и все качается вокруг Мигеля.
Кислые запахи вин, вонь индейского табака, запах мускуса от проституток.
Темен лицом, с волосами, прилипшими ко лбу, сидит Мигель - не пьяный, а одичалый от вина - образ безудержного разврата. Две девки по бокам его, третья прижимается сзади грудями к его голове:
- Похвастайтесь, господа! У кого из вас, как у Мигеля, по любовнице на каждом квадратном метре земли?
- Ха, земля... - угрюмо подхватывает Мигель. - О земля, отцветшая роза, твои обширные объятия тесны мне...
- Настанет день, когда удовольствуешься двадцатью квадратными локтями могилы, - раздался голос от одного из дальних столиков.
- Кто это сказал? - Мигель стряхивает с себя девок. - Кто хочет, чтоб ему продырявили лоб?
- Пойте, пташечки! - завопил Николас, и девицы заверещали затасканную песню.
Как осы на огрызок груши, набросились на Мигеля девки - существа без имени, без семьи, лишенные очарования, безобразные и смазливые.
- Других у тебя нет, Руфина? - кричит Мигель. - Ну, что поделаешь. Удовольствуюсь нынче и вами, жалкие создания посредственности! Все сюда, ко мне! Согрейте мне сердце, в котором стужа. Дышите, гладьте, грейте мне сердце! Как холодно здесь... Какая пустота во мне и вокруг меня...
Слова вырываются у него все быстрей, все быстрей, все неистовей.
- Пусто, пусто, как на кастильских равнинах... Почему вы молчите?