— И обещание сдержу — но ты сама меня за¬хочешь!
— Ни за что! У меня там все болит! — не со¬глашалась она, со страхом вспоминая, как ей было больно.
— Я сделаю все очень осторожно, и по¬том, это только первый раз бывает больно, а потом одно только наслаждение, — мозолистые от меча и весел руки стали поглаживать ее нежную упругую грудь.
— Если и наслаждение, то только для вас! — упорствовала Данута. Но почему-то были очень приятны его осторожные поглаживания.
— Данута, завтра мы только еще один день будем на земле, а потом тяжелая работа на вес¬лах. Я так давно не спал с женщиной, если не считать сего-дняшнего дня. Но и тебе, и мне было не очень приятно насилие. Я хочу, чтобы и сегодняшнюю ночь, и завтрашнюю ты мне не отказывала. Не беспо¬койся, я остановлюсь, если тебе будет больно, — стал убеждать ее Исгерд.
— О чем ты говоришь? Какая любовь? Я — твоя рабыня, и вынуждена тебе подчиниться.
— Тогда, подчиняйся, рабыня! — он с вожделением стал поглаживать ровную гладкую спину и округлые ягодицы красивой формы. Его ос¬торожные прикосновения были настолько восхити¬тельными, что Данута вся покрылась пупырышками.
— Повернись ко мне! — его пленница не дви-нулась с места, и он повернул ее сам. Ее полные гру-ди с розовыми сосками были безупречной формы. Ласковым движением он убрал с ее ресниц светло-русый локон, прошелся губами по щекам, векам и, наконец, нашел рот. Ее губы еще болели, не успев отойти от его прошлых жестоких поцелуев, и его жаркий поцелуй вызвал легкую боль. Но его губы, жесткие и горячие, обожгли ее огнем, который за¬ставил забыть о том, что она его ненавидит. Исгерд тут же воспользовался ее расслабленностью и выну¬дил Дануту разжать зубы. Она ощутила стремитель¬ное движение горячего языка — он умело и терпеливо стал ее распалять. И хотя Исгерд испытывал силь¬нейшее вожделение — раньше он такого никогда не испытывал ни к какой из своих любовниц, он изо всех сил сдерживался, ему очень хотелось, чтобы на этот раз она от любви получила удовольствие.
Норманн склонился над молодой женщиной. Его длинные золотые волосы прикасались к ставшей такой чувствительной груди. Он смял упругую плоть ладонями и провел губами по нежной ложбинке. По¬том обвел языком затвердевший сосок и впился в него горячим ртом. Приглушенный вскрик вырвался у Да¬нуты — необузданное, потрясающее блаженство ов¬ладело ею. Он впился поцелуем в другую грудь. Когда же он нежно сжал зубами сосок, будто хотел укусить его, она запустила пальцы в его густые волосы и прижала его голову к груди, наслаждаясь непривыч¬ными сладострастными ласками. Мужчина скользнул мозолистой ладонью по изящному изгибу тонкой талии и двинулся вниз — тяжелая горячая рука легла на плоский бархатистый живот и, спустившись на пух¬лый холмик, стала перебирать завитки шелковистых волос, затем опытные пальцы скользнули ниже. Это непривычное прикосновение вызвало вдруг такую ошеломляющую волну непо-нятного желания, и у Да¬нуты вдруг все закружилось в голове — уже не сдер¬живаясь, она застонала и судорожно выгнулась, сладострастный огонь опалил ее влажное, уже готовое принять его лоно. Бурное наслаждение разлилось по всему телу, сердце бук-вально разрывало грудь. Исгерд ласко¬выми умелыми поглаживаниями разжигал женщину, готовя ее к своему вторжению. И наконец, накрыл ее тело своим, мощным и жарким, затем привстал над ней и бережно вошел в ее горячую и влажную пещерку. Да, сделал это он умело и ловко. Данута не испытала никакой боли, разве чуть-чуть саднило, но ее неопыт¬ное тело содрогнулось от незнакомых острых ощуще¬ний. Исгерд заглянул ей лицо и, поняв, что она не почти испытывает боли, стал медленно и осторожно углубляться в столь желанное для него лоно. Она, почему-то желая ему помочь, широко, свободно рас¬кинула ноги и пропустила его внутрь себя, уже не со¬противляясь нежданному гостю, но стремясь быть им заполненной до конца. Когда он вошел до упора, Да¬нута испытала неописуемое, потрясающее наслажде¬ние. Он начал неспешно двигаться, непродолжитель¬ная боль исчезла сразу благодаря томному удовольст¬вию, которое она испытывала от его осторожных толчков. Переполненная истомой и негой, Данута и не заметила, как сама стала двигаться ему навстречу, желая поглубже заполучить твердую горячую плоть. Кровь жарко пульсировала в висках, она вцепилась в бугристые, покрытые бисеринками пота мужские плечи, которые тяжело нависали над ней. Он беспре¬станно, горячо целовал ее губы, груди, которые уже припухли от пылких поцелуев. Она уже не могла сдерживаться, страсть охватила все ее тело, Данута вскрикивала после каждого толчка, стонала в ожида¬нии следующего мощного удара, заканчивающегося томительным блаженством. Распаленная до безумия, она бесстыдно обвила ногами его жесткие бедра, и стала подталкивать Исгерда, давая понять, что она просит выказать всю его силу могучего страстного самца. Норманн все время пытался сохранить контроль над своим во¬жделением, но когда услышал ее томные стоны и гор¬танные вскрики, и понял, что и она желает его с не меньшей силой, отпустил себя на свободу и ускорил темп.
— Отдайся мне, подчинись! Не сдержи¬вай себя, сейчас мы будем в раю! — нежно шептал мужчина. И он стал врываться в мягкое тело с неистовой силой, уже не опасаясь причинить ей боль. Каждый мощный толчок увеличивал блаженство. И вдруг что-то вспыхнуло и взорвалось, и Данута, ох¬ваченная дивным, ошеломительным удовольствием, безудержно полетела в чудесный волшебный мир. По¬глощенная своими чувствами, она и не заметила, как он ворвался в нее с неистовой силой, хрипло закри¬чал, и в нее пролилось горячее семя.
Они долго молча лежали. Девушка, оше¬ломленная своим поражением, испытывала ог¬ромный стыд от того, как легко он сломал он ее обо¬рону. Она вспомнила, как презрительно отзывалась о рабынях, которые так легко отдались варягам, и даже испытывали к насильникам какие-то теплые чувства. А чем она лучше их? Они, по крайней мере, не бахва¬лились. О, какая это, оказывается, страшная сила — сладострастие! Норманн сказал, что ей понравится — так оно и вышло. Данута почти беззвучно заплакала от бессилия. Ее собственное тело предало ее. Норманн все же услышал ее всхлипы и провел рукой по ее мок¬рым глазам. Девушка отбросила его руку и, теперь уже не скрываясь, заплакала.
— Что случилось, разве я тебе причи¬нил боль? — тревожно спросил он на своем ломаном русском.
— Ты ничего не понимаешь, ты просто грубый мужлан! — доносилось сквозь слезы. Он вздохнул и поцеловал ее заплаканные глаза, а затем жадный по¬целуй снова обжег ее губы. И чтобы ни о чем не ду¬мать, и не страдать, Данута безропотно подчинилась его восхитительным ласкам. А потом страсть смела остатки стыда и гордости. Голодные губы снова на¬чали целовать, покусывать, перекатывать во рту ро¬зовые, жадные к усладе соски, и Данута так затрепе¬тала от вновь вспыхнувшего желания, что мелкая дрожь пробежала по всему телу. Теперь она знала, какое наслаждение ее ожидает. И с удовольствием ощутила уверенное скольжение в ее пульсирующее лоно. Норманн забросил ее ноги себе на плечи и неистово вонзался в покорное тело. Его колючие ладони сладко и слегка болезненно мяли ее упругие груди, затем он склонился и стал поочередно посасы¬вать их. В порыве страсти девушка стонала, выкри¬кивала его имя — она вся была охвачена пламенем. По ее телу прошла сильная судорога, Данута напря¬глась, вцепившись его плечи, потом почувствовала, как горячая волна огромного удовлетворения накрыла ее, закружила в неистовом водовороте страсти, а за¬тем выбросила наверх — ублаженную и счастливую. Исгерд тоже вскоре последовал за ней.
Женское коварство
После праздника трудно войти в деловой ритм, и поэтому Ингмар без особых предисловий поднял своих дружинников сразу по восходу солнца и прика¬зал привести в порядок корабли и себя для дальней¬шего плавания. Недовольные викинги сначала двига¬лись медленно, но потом, шутками и прибаутками подзадоривая друг друга, расшевелились, и дело пошло веселей. На берег вытащили все содержимое кораблей, и вся бухта оказалась заваленной различ-ными ве¬щами. Здесь была и одежда, и одеяла, и овчинные шкуры, припасы, оружие, и многочисленные товары, за которыми, впрочем, они и отправились. Берег стал похож на восточный базар: пряности в кожаных меш¬ках, тонкие ткани, украшения, дорогие предметы быта.
Освободив корабли, мужчины тща¬тельно вычистили и вымыли их изнутри, перебрали все вещи на берегу. Ловкие руки бывалых мореходов кое-где подремонтировали борта кораблей, прошпак¬левали, законопатили и просмолили. Кое-что из ве¬щей просушили, переложили, упаковали потщатель¬ней. Затем все было аккуратно уложено в грузовой кнорр и драккар. Оказалось, что в кораблях стало на¬много больше места. На следующее утро планировали выйти в море. После приборки настроение у всех было приподнятое, а после трудного дня отдых был очень приятен.
Исгерд очень надеялся, что красавица-рабыня после такой бурной и приятной ночи согласится снова заняться с ним любовью и за¬претил ей работать, чтобы, как ска¬зал он с чувственной улыбкой, его наложница отдохнула после вчерашнего «по¬единка».
Светило яркое солнце, по небу бежали как стадо овечек белые кучевые облака, и весла весело заскрипели, с каждым ударом продвигая корабли ближе к дому.
— Погода обещает быть хорошей, — сказал Ингмар, оглядывая небо, — остается только решить, как идти: через Дон и Волгу или Славутичем, через Киевское княжество.
— Через Славутич короче, но пороги крутые, и много товара на кораблях, все придется та¬щить на своих плечах, — рассуждал Исгерд.
— Да и печенеги там… могут заинтере¬соваться нашими вещами.
— Ладно, решено, идем через Азов, и на Дон.
Несмотря на хорошую погоду, ви¬кинги все же шли в пределах видимости берегов. Слева почти постоянно маячил в дымке высокий желтоватый обрыв. На ночь флотилия всегда подхо¬дила к берегу. Сначала на разведку отправлялись не¬сколько человек, затем, удостоверившись, что место для ночлега подходит, вытаскивали корабли наполо¬вину на берег и ставили палатки. Женщины сняли с викингов неприятные обязанности готовить еду и стирать. К тому же похлебка стала значительно лучше — это за-метили все. Как только носы кораблей упи¬рались в песок, любители поохотиться отправлялись в степь. Обычно они с пустыми руками не возвраща¬лись. Косули, перепела, разная дичь всегда вдоволь подавалась к столу путешественников.
Ночи были теплые, многие спали не в палатках, а прямо на сухой траве. В эти дни луна была полной, и ее громадный светящийся диск ярко осве¬щал все вокруг, облегчая участь караульных, которые охраняли спящих. Но на большой отряд чужеземцев никто нападать не решался, хотя богатый груз, несо¬мненно, привлекал многих.
— А как вы поплывете? — спросила как-то Милана Торкеля, — через Дон?
— Ингмар сказал так — через Дон пой¬дем, Азовом, — подтвердил викинг, и у женщины стал зреть план побега.
— Скорее всего когда будем прохо¬дить проливом в Азовское море, на ночевку встанут викинги на нашем берегу, — говорила негромко она своим подругам, помешивая овсяную кашу большим деревянным половником, — Крымский берег более опасен, там Византия, а правый берег наш — Тмута¬ракань!
Женщина улыбнулась.
— Каждая должна приготовить себе не¬большой кинжал, я возьму лук со стрелами, Данута — копье, — продолжала она, а амазонки внимательно слушали, — и темной ночью убежим в степь. Будем передвигаться ночами и так дойдем до наших.
— Даже не верится, что увидим нашу доро-гую Полонею, — мечтательно прошептала Оляна.
— Молчи! — цыкнула на нее Данута, — вякаешь языком и сглазишь.
— Ой, и то верно, — девушка испу¬ганно прикрыла рот рукой.
— В общем, думаю, еще дня три — и увидим наши берега, — подвела итог Милана, — а пока об-хаживайте своих господ, чтоб они и подумать не мог-ли о наших планах!
Амазонки разбрелись по лагерю и стали с энтузиазмом заниматься различными жен¬скими делами.
— Похоже, они совсем обжились, — заметил Ингмар, обращаясь к своему другу.
— Да, видно уже смирились со своей судьбой, — благодушно согласился Исгерд, — даже моя Данута ведет себя совсем по-другому. Мне даже кажется, что я ей уже немного нравлюсь.
Однако на следующий день хевдинг вынуж¬ден был изменить свое ошибочное мнение. Его двоюродный брат рассказал интересные вещи.
С вечера было очень жарко, со степи дул го¬рячий тугой ветер, напоенный запахом душистых трав. Еще не успело зайти солнце, а на западе стал виден розовый диск Луны. Олаф, как обычно, установив специальные колышки с резными головами драконов на концах, стал натягивать на палатку жесткую льняную ткань. Скоро совсем стемнело, запели свои песни цикады, но прохладней не стало, и под полог забираться не хотелось.
— Давай ляжем спать на улице, — предложи-ла Оляна. Олаф взглянул в ее темные глубо¬кие глаза, которые вечером, казалось, излучали мяг¬кий теплый свет, и согласился. Викинг и сам любил спать под от-крытым небом. На родине, в Норвегии, себе такого не позволишь. А здесь, в теплых южных степях, можно было, засыпая, любоваться яркими мерцающими звездами или серебряным светом луны.
Глубокой ночью луна поднялась со¬всем высоко и ее необычно яркий свет упал прямо на спящих Олафа и Оляну. У викинга была привычка спать чутко. Брат Ингмара был ответственным за ох¬рану и просыпался от любого ночного шороха, часто вставал, чтобы проверить дежурных. На этот раз он проснулся то ли от яркого света луны, то ли от вскрика. Мужчина открыл газа и посмотрел на свою пленницу. Девушка лежала на спине, и ее бледное лицо казалось еще более белым под лучами ночного светила.
— Пойдем, Милана, — вдруг сказала девушка, хотя глаза ее были закрыты.
Олаф склонился над амазонкой и стал прислушиваться. Очевидно, на Оляну действовала луна. Она относилась к тому типу впечатлительных людей, которые под воздействием полной луны могут бессознательно двигаться или говорить.
— Правильно, Милана, скоро мы бу¬дем дома, — опять тихо забормотала молодая жен¬щина, — убежим от этих викингов. Мы не рабыни! Здесь уже недалеко до нашей земли, Тмутаракани! Под покро-вом ночи мы доберемся до своих.
Губы Оляны пересохли, но она продол¬жала бессвязно что-то шептать. Теперь уже Олаф ничего не мог понять.
— Что ты говоришь? — прошептал он, и девушка мгновенно открыла глаза. Оглянувшись, она спросила:
— Где я? Что ты спрашиваешь, Олаф?
— Просто ты что-то говорила, Оляна, — проговорил викинг, — я и не понял.
— Что я могла говорить? Я спала…
— Что — то про Тмутаракань.