- Может, ты и прав, - согласился Зудин, возвращая, однако, корочки, но не верю я в специалистов, у которых на первом месте художественная самодеятельность, так что не взыщи.
Паренек ничего на это не ответил, поднял брови и пожал плечами, дескать, не хотите - не берите, не очень то и хотелось и, только уже уходя, поднял палец и даже несколько высокомерным тоном сказал:
- Но здесь вы ошиблись!
В Зудинском кабинете сидело тогда несколько человек, в том числе начальник подсобного производства Шатров, человек энергичный и, даже можно сказать, азартный, и когда некоторые просто улыбнулись на эту самонадеянную реплику, а, например, завгар Арслан Арсланов произнес: "Ну и нахал, понимаешь", Шатров сказал:
- Герман Васильевич, у нас же экскаватор на промбазе стоит, пусть покажет!
И Зудин согласился.
Паренек вдруг улыбнулся широко и лукаво и согласно кивнул.
Через десять минут всем, кто принимал этот импровизированный экзамен, стало ясно, что перед ними настоящий виртуоз. Экскаватор в его руках вел себя послушно, как хорошо объезженная лошадка, движения его были стремительными и плавными, и, если можно так сказать о многотонной махине с качающимся на тросах ковшом, - просто изящными. Паренек легко усмирил возбужденную технику, аккуратно положил ковш на землю и выключил двигатель. Он вылез из кабины и подошел к Зудину, криво усмехаясь.
- Иди, оформляйся, - сказал Зудин, - медкомиссия, и все, что положено, тебе в канцелярии скажут.
Паренек равнодушно пожал плечами, и это равнодушие задело Зудина, и он спросил, изображая простое любопытство, а на самом деле сдерживая раздражение:
- Ты че это, не рад вроде?
Паренек повернулся к Зудину и сказал грустно:
- Вы бы мне гитару дали, я бы вам показал!
- Дадим, - серьезно пообещал тогда Зудин, - это отдельный разговор.
Так принимали на работу Генку Спицына, музыкального человека.
Олег Ящур, как и стремился, оказался в первых рядах выстроившейся в котлопункте очереди. За ним стоял, теребя оттаивающие усы, сварной Юра Забелевич.
Котлопункт размещался в двух спаренных вагончиках - в одном кухня, в другом - столовая. Работали на котлопункте трое девчонок и Леня. Леня был чуть старше девчонок - ему было уж двадцать шесть лет, но роста был незавидного, и самая младшая, девятнадцатилетняя Галка, рыжая и пышная, как сдобная булочка, была на полголовы выше Лени. Вся четверка работала дружно и споро, сменяя друг друга на раздаче, на мытье посуды, у котлов и у противня. И, поскольку был это народ холостой, молодой и неиспорченный, в котлопункте, в отличие от некоторых существующих еще, к сожалению, столовых, в котел опускались абсолютно все положенные продукты. И пища была поэтому стопроцентная, наваристая и доброкачественная, а порции большие, и гарнира никогда не жалели. Один приехавший в командировку пожилой уже шофер, получив свой шницель, заявил ко всеобщему восторгу:
- Повара здесь еще работать не научились. В городе из такого шницеля три бы сделали!
Олег Ящур заказывал для себя и для Генки обед:
- Значит, так, Галочка, яичек сырых четыре, бутылку овощного сока одну, два полных супа погуще, шницеля два двойных, ну и четыре компота, как всегда.
- Компота сегодня не варили - молоко.
Олег Ящур поморщился:
- У меня Генка кипяченое не любит.
- Как не любит? - возмутилась Галка. - Что значит - не любит! Самые витамины! Я ему с сахаром сделаю и без пенки!
- Попробуй, - неуверенно согласился Ящур, - значит, четыре молока...
Надо сказать, что никого здесь не удивляли столь обильные заказы. Бамовский аппетит примерно соответствовал бамовскому коэффициенту, и маленький, щуплый Генка Спицын, съев, по сути, двойной обед, имел обыкновение резюмировать:
- Выхожу из-за стола по-английски: испытывая легкое чувство голода.
Генка появился в самое время: дымящиеся миски и стаканы были расставлены, заняв добрую половину стола, и Ящур раскладывал ложки, вилки и ножи. Забелевич, оглянувшись на очередь, тоже заказал обед на двоих и, покрыв мисками вторую половину Генкиного стола, крикнул примостившейся в самом хвосте Фисе:
- Давай!
Фиса нахмурилась, но Забелевич смотрел на нее так открыто и добродушно, что она неуверенно покинула свою очередь и стала протискиваться к нему. И все же ей все это очень не нравилось, ей казалось, что все смотрят на нее со значением, но со значением смотрела на нее только одна Валентина Валентиновна, остальным не было никакого дела, кто для кого носит тарелки с супом. Работают люди артельно и обедают артельно. БАМ есть БАМ!
В котлопункте было сравнительно тепло, но все же мороз проступал сквозь стены - просачивался сквозь железо и теплоизоляцию пятнами пушистого белоснежного инея, а косяк двери в тамбур был разукрашен наростами и изящными сосульками, как вход в сказочный дворец снежной королевы. Над столами клубился пар, а в клубах пара плавал разговор, чаще всего несерьезный, - своеобразная разрядка после тяжелой работы, но иногда в треп и зубоскальство просачивались производственные вопросы, и разговор превращался тогда в спор, и спор накалялся, и никакое самое подготовленное собрание не шло в сравнение с таким разговором. Хотя, безусловно, далеко не все раздающиеся по ходу дела реплики годились для протокола.
В этот раз поводом для возникновения дебатов послужило появление в котлопункте "зеленого мастера" Славика. Славик ввалился в котлопункт последним. Очередь к тому времени уже иссякла, и строители БАМа в ударном темпе трудились над мисками, как бы подтверждая истину, заключенную в помещенном над раздаточным окошком плакате. Плакат недвусмысленно утверждал:
ПИЩА - ИСТОЧНИК ЗДОРОВЬЯ!
Плакат этот никак нельзя было назвать красочным, потому что выполнен он был на обойной бумаге простым карандашом, буквы были длинные и тощие, будто сколоченные из жердей: исполнитель, не имея художественной способности, использовал линейку. Плакат этот начертал собственноручно шеф-повар Леня. Когда Зудин впервые прочитал этот поучительный текст, он спросил заинтересованно у Лени:
- Это чье изречение?
Леня скромно потупился и признался:
- Мое...
"Зеленый мастер" Славик повесил на почти пустую вешалку белоснежный полушубок и мохнатую заячью шапку - он не позволял себе принимать пищу в верхней одежде - и проследовал к раздаточному окну. Походка его была уверенной, почти солидной, соответствующей его служебному положению, однако ошалелый, блуждающий взгляд выдавал то досадное обстоятельство, что "зеленый мастер" зашился с расчетами, нарядами, табелями, инструкциями, путевыми листами и другими полезными документами. Это не могло укрыться от благодушного взора обедающих механизаторов, и кто-то заметил:
- Гляди, "зеленый мастер" совсем с нарядами зашился!
Кто-то тут же отозвался:
- Че, Славик, загнешься нам наряды отписывать?!
- Медному много не пиши - опять Зудин треть зарплаты похерит!
Медный, водитель "Магируса", спокойный человек с большой рыжей бородой, оторвался от второго стакана молока и добродушно успокоил:
- Ниче, Славик, скоро Истомин подвалит - полегчает тебе!
- Не подвалит, - возразил другой водитель и хохотнул: - Он не дурак с бюллетеня сползать!
Этот возразивший, по имени Семен, был человеком энергичным и вездесущим и, несмотря на недельный отрыв от родной промбазы, умудрялся ловить все мехколонновские новости. И в ответ на замечание Медного: "Зудин кого угодно на работу вытолкает", - сообщил:
- А и не вытолкает. У них был разговор. Зудин ему слово, тот ему десять, после говорит: "Ты че, говорит, разоряешься, я тебя, говорит, в упор не вижу, ты никто мне, понял? Ты уже снятый с минуты на секунду!"
Генка Спицын поднял белобрысую голову и, нахохлившись, уставился на Семена. Олег Ящур тоже нахохлился и тоже уставился на Семена, готовый, если разгорится спор, немедленно поддержать своего шефа. Глотка у Олега Ящура была луженая.
А Семен продолжал: