На этот серьезный и осторожный вопрос нельзя было ничего не ответить, просто невозможно было отмолчаться, просто требовалось что-то сказать, и Фиса сказала:
- Забелевич, что тебе от меня надо?
И опустила голову.
И Забелевич произнес погрубевшим от волнения голосом слова, которые рано или поздно мужчина говорит женщине, которые миллионы мужчин говорили миллионам женщин - и сегодня, и вчера, и триста лет назад, и слова эти не стерлись от столь многократного употребления, не потеряли своей значительности, по крайней мере для того, кто их произносит.
Он сказал:
- Фиса, ты мне нравишься... вот что!
Фиса ничего не ответила, она сидела, подперев руками опущенную голову, и молчала. В вагончике было тепло, Фиса сидела без валенок, в теплых носках, валенки калились на горячей батарее. Забелевич расстегнул полушубок, достал платок и вытер пот со лба.
Тут Фиса сказала, не поднимая головы от бумаг, можно было подумать, что в этих своих казенных инструкциях она искала-искала и, наконец, отыскала нужное слово.
Она сказала:
- Уходи.
И тогда Забелевич обиделся. Может быть, если бы он не обиделся, он улыбнулся бы благодушно и ушел на этот раз, а на следующий раз - кто знает? - что-нибудь бы и изменилось и все обошлось бы без этого неприятного объяснения.
Но Забелевич обиделся и поэтому спросил укоризненно:
- Что я тебе сделал плохого, скажи?
- Ты - ничего, - ответила Фиса. - Не в тебе дело.
- А в ком же? - искренне удивился Забелевич. Его надежная, как рельс, мужская логика не допускала мысли о воздействии внешнего мира на отношение Фисы к нему, Забелевичу. - А в ком же, - спросил он настойчиво, - в ком же дело?
- Во мне, - призналась Фиса, все так же не поднимая головы, - во мне самой.
- В тебе? - удивился Забелевич. - Как это - в тебе?
- Ну как ты не понимаешь? - в свою очередь удивилась Фиса. - Как ты не понимаешь... когда ты находишься поблизости, меня тошнит.
- Тошнит?!!
Фиса еще ниже наклонила голову, и можно было догадаться, что она мучительно покраснела. Она была в сером пуховом платке, и Забелевичу не было видно ни шеи ее, ни кончиков ушей, но он догадался, что она, наверное, покраснела.
И Забелевич тоже покраснел - от обиды - и спросил:
- Почему это тебя от меня тошнит, я что, протухший какой-нибудь?
- Не сердись, - сказала Фиса тихо, - не сердись, не обижайся. Пойми меня и не обижайся... Со мной грубо обошлись... однажды... и меня потом тошнило. С тех пор всякое прикосновение... мужское... вызывает тошноту, понимаешь...
- Ну, понимаю, - неуверенно сказал Забелевич, - но ведь я же тебя не трогал, а?
- Трогал, - объяснила Фиса, - взглядом трогал... там, у источника.
Забелевич опять полез за платком и долго вытирал лоб и шею, когда вытер, спросил растерянно:
- Ну и... что же теперь делать, Фиса, а?
- Не знаю, - совсем тихо произнесла Фиса.
- Может, это... пройдет у тебя?
- Может, пройдет...
- Конечно, пройдет, - подхватил Забелеьич, - конечно, пройдет, заверил он уже почти радостно, - конечно!
- Уйди, Юра, - попросила Фиса и подняла наконец лицо.
Нет, не краснела она, разговаривая с Забелевичем. Лицо ее пугало мертвенной бледностью, губы болезненно кривились. Тонкой, прозрачной рукой она сжимала горло, потому что к горлу подступала дурнота.
ТРАССА
Пришло время разлада между Зудиным и Арсланом Арслановым. Разлад этот не мог не наступить, потому что причина вызрела серьезная, производственная: неудовлетворенность Зудина своим завгаром. Для многих это было большой неожиданностью, потому что еще сравнительно недавно Зудин откровенно любил Арслана Арсланова. Например, когда Арсланов возвращался из очередной командировки, как всегда, с победой, с добычей, исполненный энергии и торжествующего чувства собственной значительности, Зудин обнимал его, оглаживал, похлопывая по спине, подмигивал, кивая на Арслана Арсланова, вот, мол, смотрите: поехал и достал. Надо - сделал. Тот же самый стенд для регулировки топливной аппаратуры - кто бы достал? А Арсланов достал. Или взять дела давно минувших дней, когда Арслан Арсланов получал в Таловке новую технику и героически привел в поселок колонну - по бездорожью, по ранним, ненакатанным зимникам, по байкальскому льду. И хоть водители говорили потом, что переход был организован нечетко, что, например, не хватило продуктов, мало взяли, и добирались уже впроголодь, факт остается фактом - Арслан Арсланов привел колонну, вдохновляя водителей примером личного энтузиазма.
Неприятности начались несколько позже, когда жизнь в основном утряслась и урегулировалась и стала требовать от Арслана Арсланова не столько подвигов, сколько каждодневной добросовестной работы в рамках функциональных обязанностей заведующего гаражом. Эти самые функциональные обязанности были скучны до зубной боли. Путевки, профилактика, проверка исправности тормозов, рулевого управления и осветительных приборов, экономия горючего, техника безопасности... изо дня в день, изо дня в день...
- Нет, - говорил сам себе Арсланов, - это не для белого человека...
И уезжал на сутки в тайгу - отвести душу. Брал ружьишко и уезжал на тяжелом мехколонновском мотоцикле, который, кстати сказать, содержался Арслановым в далеко не образцовом состоянии. У мотоцикла не работали: тормозной сигнал, ручной тормоз, звуковой сигнал, и к тому же у него было плохо отрегулировано зажигание, и он дымил, как самоходная баржа, и время от времени угрожающе стрелял. Однако свою главную задачу - перемещать Арслана Арсланова из поселка в тайгу - он выполнял в любое время года. Возвращался Арслан Арсланов обычно без дичи и обычно простуженным - или горло, или радикулит, - дня три законно отлеживался дома, и безропотно преданная Нина ухаживала за ним, а Зудин за три дня остывал, поскольку прежние арслановские чары иссякли еще не полностью, и Арсланов отделывался в конечном счете легкой взбучкой, без административного взыскания.
И снова наступала скука повседневной работы, оскорбительно мелкие и мелочные вопросы и мелкие столкновения с начальником по поводам, недостойным незаурядной личности Арслана Арсланова.
Поэтому с таким воодушевлением принял Арслан Арсланов предложение возглавить перевоз на участок Холодная отремонтированного экскаватора.
Перевоз экскаватора за двести пятьдесят километров - дело нелегкое, не однодневное, требующее знаний, опыта и организаторских способностей. Предполагалось, что все это у Арслана Арсланова имеется. Однако Зудин накануне выезда тщательно его проинструктировал, предупредил, казалось, на все случаи жизни. Арсланов сидел в зудинском кабинете и важно кивал, а сам все посматривал на гостя - корреспондента из столицы, и уже не слышал и не слушал Зудина, а смотрел на себя со стороны - глазами столичного корреспондента.
Может быть, если бы столичный корреспондент не вызвался сопровождать Арслана Арсланова, вся операция прошла бы более или менее успешно. Но столичный корреспондент вызвался, и это обстоятельство сильно отвлекло Арслана Арсланова, настолько сильно, что он забыл некоторые свои мелкие обязанности, например, он забыл договориться о первом ночлеге.
Ночевать предстояло в Нижнем, и следовало заранее договориться с сопредельной Нижненской мехколонной об общежитии или заежке. Тем более что в Нижнем заежка была большая, настоящая гостиница, не в вагончике, а в хорошем щитоблочном доме. Но Арслан Арсланов ни о чем договариваться не стал, он просто об этом не подумал. Зато он пригласил столичного корреспондента к себе в вагончик, и они хорошо поужинали, и хорошо поговорили, и сыграли в шахматы. Арслан Арсланов потчевал корреспондента, его звали Паша, омулевой икрой и очень настаивал, чтобы Паша ел омулевую икру прямо ложкой. "В Москве не поешь, слушай", - говорил Арслан Арсланов, и он был совершенно прав: Паша никогда в Москве не пробовал ни омулевую икру, ни омуля, и слова известной песни "славный корабль - омулевая бочка" до этого самого вечера оставались для него непроясненными.
Арслан Арсланов немало порассказывал Паше в этот вечер - и про мехколонну, и про себя, и как он добывал стенд для регулировки топливной аппаратуры, и как он получал в Таловке технику и героически перегонял ее в поселок. Расстались они за полночь с тем, чтобы встретиться рано утром для увлекательного путешествия на прорабский участок Холодная.
Наутро, чуть позже намеченного срока, однако не позже десяти часов, из ворот промбазы выползла транспортная колонна, состоявшая из пяти подвижных единиц. В центре колонны двигался тягач "Фаун" с трейлером, на котором был установлен и закреплен экскаватор. Перед тягачом ехал самосвал "Магирус" с тремя ковшами песчаного грунта в кузове - для подсыпки скользких подъемов. Перед "Магирусом", возглавляя колонну, шел бензовоз, официально называемый автоцистерной. Причем в данном случае официальное название было правильней неофициального, потому что цистерна была наполнена вовсе не бензином, а дизельным топливом. Автоцистерна возглавляла колонну по двум причинам: во-первых, груженная топливом, она устойчиво держалась на дороге, и во-вторых, водитель автоцистерны Максим Готовый имел все качества настоящего разведчика: осторожность и лихость, быстроту и неторопливость, смекалку и решительность. А также быструю реакцию. Таким образом, именно он должен был ехать в голове колонны. За трейлером полз мощный бульдозер "Интернейшнл-хорвейтер", в просторечии называемый "Интером". "Интер" имел на вооружении два метровых стальных зуба, которыми можно было рыхлить грунт, а можно - вонзиться в мерзлую почву, намертво закрепиться в ней и сдерживать на спуске трейлер. Да и гусеницы его гигантские имели такой рельефный профиль, что "Интер" мог буксировать по скользкой дороге любое колесное средство. И наконец, замыкал колонну разъездной "Магирус", в теплой и просторной кабине которого рядом с водителем сидели старший перехода Арслан Арсланов и столичный корреспондент Паша.
Неудачи начались через каких-нибудь полтора часа после выезда. Ехать было в общем и целом приятно: погода ясная, природа великолепная, в кабине тепло, уютно, культурный столичный собеседник. Арслан Арсланов как раз рассказывал о том незабываемом времени, когда он плавал на судах торгового флота, и как раз подходил к самому интересному эпизоду, из-за которого ему, в сущности, и пришлось расстаться с флотом.
- Понимаешь, - говорил Арслан Арсланов, азартно сверкая глазами, - идем по Кейптауну. Пить захотели. А тут кафе. Подходим. С нами три дамы - наши, с судна. Подходим. Негр стоит, вышибала. Такой лось, здоровей меня. И вроде того, что наших женщин хочет не пустить. Тут я его потеснил. Слегка плечом подвинул. Он разворачивается - бац мне по морде!
Именно в этом месте Арслан Арсланов заметил, что сейчас начнется небольшой подъем и "Фаун" с экскаватором полезет в горку. Может быть, если бы этот подъем открылся не на этом кульминационном месте его рассказа, а чуть раньше или немного позже, Арслан Арсланов сделал бы все, что надо: сигналами остановил бы колонну, послал бы вперед "Интер", и "Интер" взял бы "Фаун" на буксир. Но подъем открылся именно на самом кульминационном месте, и Арслан Арсланов, взглянув несколько раз на дорогу, продолжал рассказывать, потому что он вошел в роль и не мог остановиться.
- Ну, тут я ему врезал кулаком. Я так, немножко боксом занимался, пояснил он, скромно потупившись, - и врезал прямой левой. Негр, конечно, свалился, но вскочил - и на меня. Тут полиция откуда ни возьмись...