Все события и персонажи романа являются плодом воображения автора
Наташка стояла в дверях и дурноватым голосом, пытаясь спародировать несравненную Татьяну Доронину, с придыханием декламировала:
— Театр! Вы любите театр? Любите ли вы его так, как люблю его я?
Кристина резко схватила ее за руку и с силой дернула, затаскивая в квартиру. Захлопнула за гостьей дверь и недовольно спросила:
— Ты в своем уме?! Устроила спектакль для соседей! Мало мне проблем без тебя!
Наташка отмахнулась:
— Ой, да какие там проблемы?! Кто про них теперь помнит-то? Столько лет прошло.
— Я помню, — серьезно ответила Кристина. — И лично для меня этого достаточно.
Прошла в свою комнату, словно приглашая гостью следовать за нею, и плотно прикрыла дверь.
— Ой, ну ладно, ладно, подумаешь, — примирительным тоном заявила Наташка и вернулась к первоначальной теме: — Театр. Вы любите театр? Любите ли вы его так, как люблю его я?
— Нет! — слишком резко ответила хозяйка. — И ты сама это прекрасно знаешь.
Наташка сникла:
— И что, ты даже не пойдешь на спектакль? Но ведь это же московский театр приезжает, московский! И, между прочим…
Кристина прервала ее довольно безапелляционным тоном:
— Во-первых, не московский театр, а всего лишь антреприза. А это совсем не то же самое, что, например, гастроли какого-то определенного театра. Это, чтоб тебе было известно, просто несколько актеров сбиваются в бригаду для чеса по городам и весям страны сугубо для того, чтобы немножко подхалтурить. А настоящий театр, да еще и в полном составе, к нам никогда не приедет, не жди и не надейся. Для того чтобы их гастроли здесь окупились, билеты должны будут стоить столько, сколько ты в месяц с трудом заработаешь.
Непонятно чем возмущенная Кристина на мгновение замолчала, потом выдала совсем уж негостеприимное:
— И вообще! Я не понимаю, по какому такому особому случаю твоя радость! И с каких это пор ты стала завзятой театралкой?! Что-то я не припоминаю, когда ты в последний раз была в театре. Разве что в десятом классе, когда нас, как бычков на веревочке, водили на "Трехгрошовую оперу". Культмассовый выход, понимаете ли! Ишь, театралка нашлась! А ну-ка назови мне навскидку хоть одного нашего актера. Из нашего театра. Неважно даже — актера или актрису. Можешь, например, местного режиссера назвать? Именно нашего, Владивостокского драматического театра имени Горького. Или он у нас Краевой? Тот самый, который на Светланской. Потому что другого у нас нет. А можешь объяснить, почему он у нас имени Алеши Пешкова? Почему не имени Чехова Антона Палыча? Почему не имени Островского, например? Ведь замечательные пьесы писали, одна "Бесприданница" чего стоит! Или почему, например, не имени Комиссаржевской? Что, такой уже есть? А имени Горького, можно подумать, нету! Почему не имени Мейерхольда? Да пусть бы уж лучше хоть имени Немировича, хоть Данченко — но почему Горького-то?!!
Наташка спросила примирительно:
— А чем тебе Горький-то не нравится?
— Чем-чем? — возбужденно ответила Кристина. — Всем! Потому что парк культуры и отдыха — имени Горького, вернее то, что от него осталось. Театр — снова Горького. И так наверняка практически в каждом областном центре. Вроде других писателей у нас корова языком слизала.
— Ну мы ж не в областном центре! — обиделась за любимый город Наташка.
— Ага, — парировала Кристина. — В краевом! Большая разница! Ты давай еще, как в школе, заяви, что Владивосток — столица Приморского края! А потом еще мыс Чуркин провозгласи центром вселенной!
Наташка недоуменно протянула:
— Так… Теперь ей чем-то Владивосток не угодил. Чем, интересно?
Кристина несколько растеряно перевела дыхание, потом все еще возмущенно, но уже потише объяснила:
— Тем, что Владивосток далеко…
— Но ведь это город-то нашенский! — почему-то особенно радостно закончила известную фразу Наташка. Еще бы — эта фраза была выбита на памятнике Владимиру Ильичу. Памятник стоял там с незапамятных времен, и, естественно, с протянутой в сторону океана рукой. Вот интересно, почему практически на всех памятниках Ильич запечатлен именно так, с протянутой рукой?
— Вот-вот, — улыбнулась Кристина.
Помолчали немножко. Тихонько шептали на стене часы, пытаясь не сбиться со счета: раз-два, три-четыре, тик-так, тик-так. За окном малометражной трехкомнатной квартиры на улице славного героя Краснодона Олега Кошевого сновали автомобили, взвывая на резком подъеме. Погромыхивала кастрюлями на кухне Алеся Петровна, мама Кристины, а девчонки молчали, словно обдумывая про себя сложную дилемму.
— Иэх, — вздохнула Наташка. — Что, до сих пор не забыла? И когда ты уже успокоишься?
— Когда Ленин на вокзале руку опустит, — беззлобно пошутила Кристина. — И хватит об этом, ладно?
— Ладно, — тут же согласилась Наташка. — Ну, тогда рассказывай, как дела. Слушай, Криска, а может, я сама схожу? Ну надо же хоть одним глазком глянуть, как он там.
Кристина швырнула в подругу "Вечерним Владивостоком":
— На, посмотри, почитай. Он там, как положено, не переживай. Уж у него-то все в полном ажуре. Так что и смотреть нечего. Впрочем… Если тебе так уж хочется — иди. Если денег не жалко. Мне-то что?
После ухода Наташки на душе стало еще тяжелее. Эх, ведь не только Наташка связывает приезд в город московских артистов с Кристиной! Ведь многие, очень многие в городе знали, что наверняка в чьей-то душе все перевернется в тот миг, когда станет известно о прибытии в родной город Валерия Чернышева! Ведь даже рядовой публикации в краевой газете хватало для того, чтобы в очередной раз всколыхнуть общественность, заставить ее в который уж раз с усмешкой глядеть в глаза неудачнице Кристине. А тут не публикация даже, не статья, не интервью — личный приезд, возвращение блудного сына в родной город! Ведь теперь его знали даже те, кто и не слыхивал раньше, не догадывался о его существовании! И не только во Владивостоке. Вся страна знала, всё родное СНГ! В городе же, в родном его и Кристины городе, его историю знали едва ли не все жители. Еще бы — не так уж часто их земляки выбиваются в люди. А чтобы еще и вот так, из грязи, вернее, из их Тмутаракани, да сразу оппаньки — и в секс-символы родного государства! Так что косточки Валеркины перемыты были за последние годы неоднократно. И, увы, не только Валеркины…
К великому сожалению Кристины, ее косточки тоже по сей день периодически поддавались большой стирке. Теперь же, когда Чернышев надумал приехать со спектаклями в родной город, о Кристине вспомнили, кажется, с новой силой. Насмешливыми взглядами награждали уже не только бабушки-старушки на скамеечке у подъезда, но и сослуживцы, прознавшие о ее знакомстве с московской звездой давным-давно. И избавиться от этих взглядов можно было только одним способом, самым радикальным: нужно было бросить все к чертовой матери и уехать в другой город. А вот на это у Кристины духу не хватало. Чтобы начинать все с нуля в чужом городе, нужны не абы какие финансы — квартиру снять, да жить первое время, пока работу подходящую не найдешь. А самое главное — нужен был сильный характер, очень сильный, решительный. А где его взять?!
Вот именно: а где его взять?.. Кристина ведь только так, хорохорилась для виду, чтобы не слишком-то ее жалели — ведь порой сочувствующие взгляды ранят похлеще самых злых насмешек. А на самом деле… А на самом деле и по сей день, спустя столько лет, пребывала в весьма плачевном состоянии.
Хотелось назло Валерке стать супер-успешной бизнес-леди. Или хотя бы просто успешным человеком. А еще лучше — просто счастливой женщиной. Женой, матерью. Любимой женой и любимой матерью. И любящей. Да, это обязательное условие — и любящей!
И вот с этим, казалось бы, совершенно невинным дополнением, возникали огромные проблемы. Потому что любить Кристина разучилась. Напрочь, насмерть. Совсем разучилась, безвозвратно.
Потому что это только с виду казалось, что она живет. А на самом деле она уже давно умерла. Только ее бледная тень еще почему-то болталась по свету, неприкаянная, одна сплошная оболочка, лишенная чего-то немыслимо важного, жизненного. А сама Кристина умерла давно и бесповоротно.
Сколько лет прошло с тех пор? Сколько зим? Тогда почему же до сих пор так больно?! Невзирая даже на то, что болеть, кажется, уже абсолютно нечему, ведь душа умерла давным-давно. Тогда почему до сих пор так больно, почему? Ведь все в прошлом, в далеком-предалеком, в давно забытом прошлом…
Забытом? Ой ли? В прошлом — да, в далеком — да, но вот забытом ли? Уж самой-то себе ведь можно бы и признаться, что ничего не забыто. И именно поэтому так больно. Потому что все живо. И память, и душа. И тело. Пусть не такое уж молодое, как тогда, пусть уже давно не девичье, но ведь живое! И, пока живое, так хочется чего-то теплого, так хочется любви и ласки. Так хочется, чтобы сильные мужские руки прикоснулись к нему, прикоснулись так, чтобы оно бессовестно выгнулось навстречу этим наглым требовательным рукам, чтобы даже не пыталось препятствовать их продвижению в заветные глубины. Хочется стонать и плакать от наслаждения, хочется ласкать самой, любить, терзать мужскую горделиво возвышающуюся плоть, и чтобы плоть эта так же трепетала от ее прикосновений, как и сама Кристина от мускулистых требовательных рук. Чужих рук. Теперь уже чужих. Уже давно чужих рук…
Мечты, мечты… Где ваша сладость? Да и сколько можно мечтать-то? Это сначала еще был смысл ждать и надеяться на чудо. А потом… Нет, слишком уж много лет прошло, слишком много воды утекло. Ничего не исправить. Да и что там исправлять? Нужно просто забыть. А это-то и есть самое сложное…
С Валеркой Кристина познакомилась случайно. А может, и не случайно — кто знает? Валерка был ее первым поклонником. Вернее, ее единственным поклонником. Нет, снова не так. Валерка Чернышев был первым и единственным поклонником таланта Кристины Колесниковой.
Все говорили, что Кристина замечательно поет. Она почему-то безоговорочно верила в это. Хотя самой собственный голос, услышанный с магнитофона, казался ужасным. Почему-то изнутри голос слышится совершенно иначе, и кажется, будто магнитофон его безжалостно искажает и даже уродует. Но так кажется только хозяину голоса, потому что буквально все его окружение находит запись совершенно идентичной оригиналу. Кристина даже выдумала для себя теорию, как будто бы собственный голос любого человека отражается от черепной коробки и каким-то непостижимым образом там резонирует, а потому сам хозяин слышит его иначе, чем воспринимают его посторонние люди. А может, это фокусы таинственного среднего уха, которое никто в глаза не видел, но все наслышаны о его существовании? В физике Кристина была полным профаном, поэтому и не была уверена в правильности собственной теории, но так ей было легче смириться с непохожестью собственного голоса на тот, каким она воспринимала его во время пения или же рядовой беседы.
Кристине было всего-то семнадцать, когда она впервые увидела Чернышева. Высокий симпатичный парень с идеальной мужской фигурой. Именно такими изображают своих героев авторы романов. Такими их высекали из мрамора древние скульпторы. И как раз таким был Валерка Чернышев в момент их первой встречи: в белых джинсах, обтягивающих узкие, но крепкие бедра, и в черной рубашке с закатанными выше локтя рукавами, едва не трескающейся на налитом силой торсе. Среди многочисленных знакомых Кристины никто на тот момент не мог похвастать такой фигурой. А Валерка, как она потом выяснила, просто с раннего детства занимался плаванием. Был у нового знакомого только один маленький недостаток — неровная кожа, все еще покрытая в некоторых местах юношескими угрями. Но даже это Валерку не особенно и портило — если не слишком приглядываться, не очень-то и заметен был его изъян. Зато все плюсы буквально бросались в глаза с первого же взгляда.
Несмотря на внешнюю симпатию к Валерке, довольно долгое время Кристина считала его всего-навсего приятелем. Ей льстило, с каким восхищением Валерка всегда слушал, как она пела. Кристина со своей группой, названной в ее честь, как раз перебралась из одного клуба в другой, на Мальцевской переправе. Естественно, никаких концертов они не давали, даже дискотеки и те проходили без их участия. И в ресторанах тоже почему-то обходились без их услуг. Только на заводе, в чьем клубе и репетировали ныне ребята, периодически проводились какие-то торжественные мероприятия, приуроченные к тому или иному празднику, и вот уж в таких-то мероприятиях группа "Кристина" непременно принимала живейшее участие.
Но мало, ах, как мало Кристине было таких мероприятий! Мечталось о большой сцене, о большом успехе. О многочисленных поклонниках, забрасывающих ее цветами. Но пока что лишь один поклонник имелся в ее арсенале, только Валерка Чернышев.
Валерка неизменно присутствовал на каждой их репетиции, после чего непременно провожал будущую знаменитость, как мечталось Кристине, домой. И ничегошеньки между ними ровным счетом не было, даже ни единого невинного поцелуя. Несколько месяцев восторженного поклонения, несколько месяцев провожаний, несколько месяцев ничего не значащего "Пока!" у подъезда Кристининого дома.