— Индексы популярности твоего шоу. Каролин, могу я тебе кое-что сказать? Мы занимаем первое место в рейтинге! Да, нам нужно непременно встретиться и все обсудить. Феликс тоже говорит, что у нас очень высокий рейтинг и что нам обязательно надо встретиться. Каролин, ты знаешь, что значат эти рейтинги? Они определяют судьбу ток-шоу. Рейтинги важнее чего бы то ни было!
Честно говоря, меня в данную минуту совсем не интересуют эти рейтинги. И я никогда не страдала звездной болезнью. Хотя Питбуль и остальные утверждают обратное. Кстати, если рейтинг нашего шоу так высок, то многие должны узнавать меня на улицах. Тогда странно, почему практически никто не пытается со мной заговорить, а если такое и происходит, то я слышу от людей что-то вроде: «Вы очень похожи на госпожу Шатц из этой передачи, ну, как она называется, не помню…»
Но Сильвестр все тараторит и тараторит.
— Когда ты снова приедешь в Берлин? Феликс, посмотри, когда Каролин снова приедет в Берлин. Тут такое дело: у нас есть грандиозный план. Будешь вести еще одно шоу в субботу вечером. Успех обеспечен! Феликс, подтверди, что успех обеспечен.
— Подождите, — говорю я, — а мое мнение тут что, никого не интересует?
— Ха, ха, ха, — гремит Сильвестр, — конечно, интересует, ты же, в конце концов, ведущая! — Он, наверное, считает себя таким остряком, когда говорит это.
— Мне нужно подумать, — говорю я устало, — ведь так я останусь совсем без выходных.
— Ради карьеры приходится в чем-то себе отказывать, — говорит Сильвестр властным тоном, — так что как можно скорее возвращайся в Берлин. Феликс определит, когда будут следующие съемки. И я бы очень хотел, чтобы у нас был в запасе денек-другой. Мы должны обсудить новый проект.
Снова взялся за старое, мол, я здесь босс, а вы мои подчиненные. А то, что несколько дней назад он слезно просил меня забрать жену из борделя, это он, очевидно, уже забыл. Мы заканчиваем разговор. Я как была во взвинченном состоянии, так и осталась.
Между тем Геро открыл несколько бутылок вина. Мы пьем за встречу, но из-за Питбуля напряженная обстановка сохраняется.
— Послушай, Питбуль, — пытаюсь я уладить конфликт миром, — поставь себя на мое место. Что мне оставалось делать? Бежать вслед за Мариусом? Я сделала все, что могла, я ведь пыталась до него дозвониться. Но он просто взял и выключил телефон!
Питбуль кричит с пеной у рта:
— Вот именно, что ты сделала не все, что могла! Ты ограничилась лишь глупыми звонками. Во всяком случае, так он сказал мне.
— Ты! Ты! Да как ты мог! — кричу я. — Вы перезванивались, когда я пыталась его разыскать, и ты даже не сказал мне об этом! — Я встаю. — И это ты называешь дружбой! Я спасаю его от свадьбы с каким-то прохвостом, переодевшимся в женщину, а он у меня за спиной…
Псих-дом, да и только. Геро, как всегда в таких случаях, повторяет: «Господи! Господи!» Он придерживает руками бокалы, которые стоят на столе. Боится, что Питбуль может запустить ими в меня.
Звонят в дверь. Кого там еще принесла нелегкая? Маузи и Арабраб в испуге прижимаются друг к другу. Наверно, они опасаются толпы оголтелых журналистов, которые могут сюда ворваться. У меня раскалывается голова. Друзья теперь не друзья. Весь мир меня предал.
Потом я вижу Мариуса и сразу же понимаю, что он в последнее время плохо спал. Он произносит только одну фразу: «Я люблю тебя!» Потом мы обнимаемся, и я начинаю плакать.
Два часа спустя. Как в старые добрые времена, мы выпиваем за очень небольшое время очень большое количество вина, так что считаю излишним говорить, сколько всего было бутылок. По той простой причине, чтобы нас не грузили ненужными расспросами, например, когда вы снова устроите что-нибудь подобное и можно ли присоединиться к вашей компании.
Я прощаю Питбуля, который со слезами на глазах клянется и божится, что он «из лучших побуждений».
Где-то около полуночи Мариус просит минуточку внимания, и все сразу замолкают.
— После того как все прояснилось, а это было ужасное недоразумение, — растроганно говорит Мариус, — я хотел бы в присутствии всех вас, моих друзей, самых хороших людей, которых я только знаю… — (у него заплетается язык, все из-за алкоголя, из-за чего же еще) — .хотел бы сделать предложение этой женщине. — Он хочет показать на меня, но случайно показывает на лик Богоматери, вышитый мамой Геро, которая любила повторять, что счастлив тот мужчина, у которого жена хорошо готовит.
Все молчат. У меня комок подступает к горлу.
Мариус падает на колени:
— Каро, ты выйдешь за меня? Ты хочешь прожить всю жизнь вместе со мной, быть матерью моих детей?
Я потрясена до глубины души. Маузи, Араб-раб, Геро и Том берутся за руки и плачут, растроганные не меньше нашего.
Мне только что сделали предложение. МНЕ сделали предложение! Что это значит? Что я теперь должна гладить его рубашки? Что я теперь буду выглядеть грустнее, чем обычно, потому что есть и обратная сторона медали? Что мне придется всегда говорить смой муж»? Что моя фамилия будет уже не Шатц, а Вальденхаген? Что люди, как только увидят мое обручальное кольцо, будут смотреть на меня с сочувствием? И самое важное, с кого будут удерживать меньше налогов, с меня или с Мариуса? Чаще ли изменяют замужней женщине или той, которая живет гражданским браком? Получим ли мы какие-то надбавки к зарплате от государства? Как будет распределяться имущество при разводе? Не придется ли мне тогда, чего доброго, еще и приплачивать ему? Превращусь ли я за годы брака в угрюмую бабулю? Появятся ли у меня морщинки вокруг рта? Что вообще хорошего в супружеской жизни? Разве не становятся все замужние женщины страшными домоседками? О господи! Я не хочу замуж!
— Конечно, я хочу! — кричу я Мариусу.
— О, Каро, — отвечает Мариус, окрыленный моим согласием. — Я всегда буду любить тебя!
Я ничего не говорю, потому что с некоторых пор что-то в нем меня ужасно раздражает. Но там видно будет. Кроме того, в случае необходимости можно отложить свадьбу или совсем ее отменить.
Мариусу приходит эсэмэска. Он читает сообщение, по его взгляду не определишь, получил он хорошие вести или плохие. Потом он встает, бледный как полотно. О господи, может, какая-нибудь его пациентка пыталась покончить с собой, потому что мальчик по вызову, которого она пригласила к себе, утром очень матерился, что ему пришлось развлекать шестидесятилетнюю старуху.
Мы все в ужасе смотрим на Мариуса.
Он протягивает мне телефон.
— Это твой, — сообщает он и после не говорит уже ничего.
У него такая же модель, как и у меня, и на эсэмэски у нас стоят одинаковые мелодии. Я читаю, с трудом разбирая слова (алкоголь сделал свое дело): «Поедем со мной в Фуэрт-Авентуру. Парусный спорт вкл. Номер одноместный или двухместный??? В общем, жду ответа!!! Твой Роланд».
Я даю самый идиотский ответ из всех возможных в такой ситуации, а именно:
— Я сейчас все объясню. Это не то, о чем ты подумал.
Мариус вдруг протрезвел. Он уходит. Но прежде он чем-то размахивает перед моим носом. Красивым кольцом с изумрудом. Я люблю изумруды. И Мариус это знает.
Потом за ним захлопывается дверь.
Питбуль говорит:
— Вот черт!
Да, лучше и не скажешь.
Мы всю ночь совещаемся, как лучше поступить в такой ситуации, но все без толку. Том говорит, что мы должны позвонить Роланду Дункелю и попросить его объяснить Мариусу, что это просто недоразумение. Но я-то знаю господина Дункеля: если все ему рассказать, то, боюсь, он будет использовать это знание против меня. Чего доброго, он еще позвонит Мариусу и скажет. «По правде говоря, Каро — просто ураган в постели, а как она стонет. С ней я чувствую себя прямо на небесах. И еще: она так вдруг подлетает ко мне сзади!» Тогда где-нибудь через час разъяренный Мариус уже убьет меня. Хотя нет, он растянет себе это удовольствие на несколько дней. Сначала привяжет меня к стулу и прочитает горы книг о серийных убийцах, чьи жертвы умирали долго и мучительно.
Мы все в растерянности. Я больше так не могу. Неужели по новой придется объяснять Мариусу, что эта история — одно большое недоразумение? Он ведет себя как ребенок. И что он обижается по всяким пустякам? Может, стоит его как-нибудь проучить и действительно дать повод к ревности?
— Так я поеду с этим Дункелем в Испанию?
Я осознаю, что говорю ерунду, но решение принято. Уж не знаю, хорошо это или плохо, но все опьянели настолько, что даже не пытаются отговаривать меня. Я ищу номер Роланда Дункеля.
— Это Каролин, — говорю я, когда он берет трубку. — Когда вылет?
Я лежу на умопомрачительном пляже общества Робинзонов «Яндиа Плая». Здесь замечательно! Туры «все включено — это просто сказка. Сразу чувствуешь себя миллионером, потому что, если и заспался до полудня, так ничего страшного, все равно без завтрака не останешься, в баре тебя обслужат в любое время дня и ночи. А какая здесь еда! Просто объедение: чего ни пожелаешь, все принесут. Но самое приятное — это, конечно, сам процесс приема пищи. По своему вкусу можно подобрать и спортивные развлечения. Если хочешь, можешь целый день заниматься аэробикой, играть в теннис или в волейбол. Опять же если хочешь. К счастью, я не умею играть ни в волейбол, ни в теннис. Но вот от души наесться — это я могу. Роланд Дункель тоже в восторге от отдыха. Ведь здесь есть все условия для занятий парусным спортом. Я как-то не учла этого момента, когда согласилась лететь с ним на море.
Но обо всем по порядку.
Когда я ему позвонила, Роланд Дункель сказал:
— Хорошо, тогда я закажу билеты на следующую неделю, — и повесил трубку. Что само по себе крайне неэтично. Но назло Мариусу я все равно решаю ехать.
Итак, я звоню в Берлин Сильвестру и говорю, что в последнее время на меня вылилось столько негатива, что нужно взять тайм-аут и что Роланд поможет мне снова прийти в форму. Если бы я вдруг сказала, что я просто хочу отдохнуть, Сильвестр уволил бы меня немедленно. А так он согласен и говорит:
— Это превосходная идея, превосходная, правда, здорово, что вы с Роландом отдохнете несколько дней, вы отлично проведете эту неделю, а мы уж тут тоже все отлично уладим! — И все в таком ключе. Он повторяет, уже не знаю, в какой раз, что только я могу помочь Роланду в его семейных проблемах и что только я могу вернуть в его дом совет да любовь. Это у Сильвестра какая-то идея фикс.
Мариус по-прежнему не подает никаких признаков жизни. С Питбулем и Геро я вообще больше не разговариваю. После того как Питбуль сказал: «Настанет день, и ты поймешь, что разбитые черепки не склеить, но будет уже поздно», я отказываю ему в дружбе.