— Я так боялся за вас… Все так плохо… думал, никогда вас больше не увижу… по ночам было не уснуть…
К счастью, мне удается его утешить и НАКОНЕЦ-ТО повесить трубку.
Теперь настала очередь господина Левенталя узнать все, и Мариус с готовностью приступает к своему рассказу. Господин Дункель тоже проявляет интерес. Меня он игнорирует. Через некоторое время в шлюпке мы возвращаемся на остров за своими вещами. Кстати, он расположен примерно в двухстах морских милях от Тобаго, далеко от туристических маршрутов, так что нам очень повезло, что «Чиполлино» проплывал мимо, иначе неизвестно, чем бы все кончилось. Хорошо, что господин Левенталь такой страстный любитель гигантских скатов и что он бороздил именно эти морские просторы (скатов здесь видимо-невидимо). Я больше никогда не буду злословить в адрес охотников за скатами. Честное слово.
После второго джин-тоника я слегка опьянела Мариус предложил приготовить какую-нибудь еду, и господин Левенталь (его зовут Сильвестр, потому что он родился 31 декабря) в восторге от этой идеи и хочет похозяйничать на кухне. В итоге я опять остаюсь наедине с господином Дункелем. Моя помощь в готовке была категорически отклонена.
— Лучше останься здесь и отдохни, — говорит Мариус голосом, не допускающим возражений.
Уж ему-то, конечно, лучше знать.
Господин Дункель тоже отдыхает. Но оставить меня в покое больше чем на одну минуту он просто не может. Поэтому задает, казалось бы, безобидный вопрос:
— Скажите, госпожа Шатц, вы уже почувствовали на себе действие алкоголя?
Я киваю, и вот он уже снова ухмыляется.
— Вы, несомненно, относитесь к тем женщинам, которые, выпив чуть больше нормы, начинают вести себя грубо и распущенно, — говорит он, — и которым ничего не стоит устроить стриптиз и позволить целовать себя всем без разбору.
— Не беспокойтесь, господин Дункель, — наконец-то я подбираю нужные слова, — нельзя опьянеть до такой степени, чтобы позволить вам поцеловать меня!
— Разве я хоть одним словом дал вам понять, что у меня вообще возникает желание целовать вас? — задает он встречный вопрос.
Потом он быстро отворачивается, как будто ему стыдно.
Я не понимаю этого человека.
После еды мы еще некоторое время сидим вместе. Господин Левенталь рассказывает нам, что он руководит фирмой, которая создает проекты новых ток-шоу. Он и господин Дункель знают друг друга уже очень давно, раньше они вместе участвовали в регате, а раз в год отправляются в путешествие на паруснике. Как можно по доброй воле путешествовать с этим человеком? Есть только два варианта: либо ты уже давно хочешь совершить самоубийство и просто ждешь повода, либо ты участвуешь в шоу «А слабо тебе?..», в котором на спор за большие деньги нужно делать то, что очень неприятно или связано с риском для жизни.
Господин Левенталь хочет выпить с нами на брудершафт, в конце концов, не каждый день знакомишься с людьми таким образом. Мариус чокается с ним и с господином Дункелем, а потом господин Дункель и господин Левенталь чокаются со мной. Что это случилось с господином Дункелем? Он излучает доброжелательность, но, как только остальные уходят за картой, он говорит мне:
— Как вы посмели обратиться ко мне по имени?
Его бирюзовые глаза опасно сверкнули. Я начинаю бояться его. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, то все кончится как в фильме «Мыс страха» с Робертом де Ниро и Ником Нолти. Господин Дункель и Мариус устроят поножовщину, и я, крича изо всех сил, буду пытаться их расцепить. Господин Левенталь не сможет сделать абсолютно ничего, потому что с ним от волнения случится удар. Так как мы по неосторожности наедем на спящего кита, корабль пойдет ко дну. А я, с трудом управляя перевернутым столом, буду нестись по волнам Карибского моря. Чтобы как-то разнообразить свое существование, я стану гоняться наперегонки со скатами, а под вечер, порядком устав от этого заплыва, снова вернусь на свой стол. И так до конца дней своих.
Господин Левенталь спрашивает меня, кто я по профессии, и я с энтузиазмом рассказываю ему о моей работе на радио. Он не слышит, что говорит по этому поводу господин Дункель:
— Не удивительно, что вы работаете на радио, так вас, по крайней мере, никто не видит.
Через некоторое время мы с Мариусом лежим на кровати. Я наконец-то приняла душ и помыла голову (конечно, не обошлось без язвительного замечания господина Дункеля, что, мол, после меня резко сократятся запасы воды). После долгого перерыва начинаешь по-настоящему ценить плоды цивилизации.
— Этот господин Дункель — ужасный человек, — говорю я Мариусу. — Я не понимаю, как ты вообще можешь с ним общаться!
— Слушай, Каролин, я попросил бы. — Мариус злится. — Я не знаю, что ты имеешь против него. Он приветливый, вежливый, располагающий к себе человек. И мы должны быть очень благодарны, что нас нашли.
Да, да, я могла бы сейчас рассказать, что наговорил мне господин Дункель, но Мариус мне все равно не поверит и еще скажет, что я безнадежная фантазерка. Лучше все оставить как есть. Надеюсь, эта поездка скоро закончится. С этой мыслью я засыпаю.
Просыпаюсь посреди ночи в ужасе, потому что не кто иной, как господин Дункель, светит мне прямо в лицо лампой в тысячу ватт.
— Подъем! Нам нужно отправляться в путь. Мы не можем ждать, пока ветер стихнет!
Этого еще только не хватало. В первый раз за несколько недель я лежу на матрасе, а не на пальмовых листьях, и тут на тебе. Мариуса, конечно, будят очень вежливо. Кто бы меня так разбудил и предложил кофе в постель. Еще не проснувшись до конца, я одеваюсь и поднимаюсь наверх. Здесь все уже на ногах и какая-то страшная спешка. Нужно сняться с якоря, поднять паруса, встать за штурвал, то есть делать вещи, которые доставляют «безумное» удовольствие. Особенно в том случае, если раньше этим никогда не занимался. Поэтому не удивительно, что, когда я встаю за штурвал, мне на голову сваливается большая мачта. А парусник заносит то вправо, то влево. Господи, какая сильная качка! Роланд Дункель в восторге от всего происходящего, видно, он в этом деле собаку съел. Собственно говоря, я бы могла незаметно столкнуть его в воду и потом преспокойненько плыть себе дальше с Мариусом и господином Левенталем, а господин Дункель тем временем отыскал бы себе какой-нибудь маленький остров, не отмеченный на карте, и там доживал бы дни свои. И пусть он там сколько угодно отпускает свои шуточки в адрес пляжа или черепах, которые время от времени выходят на сушу, чтобы отложить яйца.
Мы взяли хороший темп, и Сильвестр говорит, что завтра мы уже можем быть в Тобаго, если и дальше будет дуть попутный ветер. Господи, хоть бы так оно и было!
Вечером Сильвестр снова приносит нам по джин-тонику и спрашивает, как мы с Мариусом познакомились, кто наши друзья и все такое прочее. Я всегда с удовольствием рассказываю историю нашего знакомства. Тогда я думала, что у него что-то было с моей лучшей подругой Сюзанной и что он работает мальчиком по вызову, но потом оказалось, что я все неправильно поняла. Мариус закатывает глаза, скажи я еще хоть слово, он взорвется. Что это с ним? Потом я рассказываю о Питбуле и нашем с ним клубе, о Геро, Томе, а в конце о Рихарде, который стал женщиной. Сильвестр слушает как зачарованный.
— Да уж, ты знакома с такими веселыми людьми, — говорит он, наклоняясь ко мне. — Вся эта история натолкнула меня на мысль о новом ток-шоу.
Он говорит о программе, на которую будут приглашаться разные неординарные субъекты, для начала вполне подойдут трансвеститы и фетишисты. Скандальные личности обеспечат программе высокий рейтинг. Мне вдруг приходит в голову название для этого ток-шоу, и я говорю:
— А что, неплохая идея, давай назовем передачу «Удивительное рядом».
Я собой горжусь: название что надо. Сильвестр в восторге. Он берет ноутбук и заносит в него название ток-шоу.
— Так мы и сделаем, — говорит он. — Когда у тебя будет время съездить в Берлин? Мы бы сняли пробный выпуск!
НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЭТО ПРОИСХОДИТ СО МНОЙ? Однажды я делала анонс одного нашего радиосериала по телевидению и заговорилась до того, что переиначила «Запретную страсть» в «Любовную напасть», ну и так далее. Мне тогда пришлось несладко. С тех пор я и близко не подхожу к телестудиям. Очевидно, Роланд Дункель считает идею Сильвестра превосходной. И вообще, если программа будет называться «Удивительное рядом», я могла бы совмещать роли ведущей и гостя студии. К сожалению, никто кроме меня не понимает смысла его язвительных замечаний, но я постепенно начинаю привыкать к его мерзким выходкам, и они меня уже не слишком трогают. Да нет, еще как трогают.
— Не думаю, что могу вести ток-шоу, — говорю я, — но наверняка на свете хватает людей, которым это по силам.
Но Сильвестра теперь будет сложно переубедить.
— В любом случае мы снимем пробный выпуск. Я уверен, что ты справишься.
Он говорит это тоном кто-здесь-начальник, не допускающим возражений. Сильвестр настаивает на том, чтобы мы оставили ему наш адрес и телефон, и в ответ протягивает нам свою визитку. На ней написано «Профессор, доктор Сильвестр Лоренц Левенталь», а ниже «генеральный директор компании „Строуберри"». Вот это да. «Строуберри Мультимедиа Интертейнмент» — лидер в индустрии развлечений. О нет, только не это! Я уже представляю себя в кресле ведущей: первый выпуск программы, сердце у меня бьется как у зайца, пот льется градом, и я дрожащим голосом приветствую моего первого гостя, мужчину, который хочет стать саблезубым тигром и для этого сделал себе операцию по пересадке шерсти, а еще у него клыки длиной в метр. Вот он входит и, вместо того чтобы пожать мне руку, как цапнет меня за ногу. Или сорвет с себя маску и скажет: «Коли мы все здесь собрались, то я расскажу вам несколько веселых историй из жизни госпожи Шатц», — и окажется, что это один знакомый, который меня терпеть не может. Да, именно так все и будет.
Как бы то ни было, Сильвестр считает свою идею превосходной и не перестает говорить, как замечательно он все придумал.
— Это, правда замечательно, а уж если я говорю, что это замечательно, значит, так оно и есть.
Его теперь не остановить.
Мариус в восхищении.
— Ты еще сделаешь настоящую карьеру, Ка-ро, — говорит он.
Ну, пока причин для беспокойства нет. Ведь меня еще не видели в работе.
Потом все идут спать, а я остаюсь еще некоторое время на палубе. Луна отражается в воде, какая красота!
Неожиданно ко мне подходит господин Дункель.
— Нет ничего прекраснее ночного морского пейзажа, — говорит он тихо. — В такие минуты человек живет в гармонии с самим собой.
Я иду к себе.
— Спокойной ночи и приятных снов, — говорит господин Дункель, дотрагиваясь рукой до моего плеча.
Дует попутный ветер, и мы, как и предполагали, прибываем в Тобаго уже на следующий день. Мариус едет в аэропорт, узнает, когда ближайший рейс на Франкфурт, где наш багаж и все такое. Наконец мы узнаем, что вылет завтра в два часа дня. Ни Мариус, ни я теперь не хотим на Гавайи. Кто знает, что еще может с нами произойти. Я уверена, что мои родственники в домиках на деревьях с выходом в Интернет с пониманием отнесутся к нашему решению.
Сильвестр настаивает на том, чтобы вечером мы еще раз поужинали все вместе. Мы едем на старую мельницу, которую переоборудовали в миленький ресторанчик, и я набиваю себе брюхо всем, что указано в меню. Мариус ворчит по поводу пятен на скатерти. Почему он не может просто радоваться тому, что мы спасены и снова вернулись в цивилизацию? Мы засиживаемся допоздна. Прощаясь с нами, Сильвестр угрожающе поднимает указательный палец и говорит, что, если я незамедлительно не свяжусь с ним после своего возвращения домой, то он за последствия не отвечает. Роланд Дункель говорит.