От него не было ни одного письма. Вполне возможно, он все же написал, но на итальянскую почту нельзя было положиться. Письмо, наверное, валяется где-нибудь в Комо или в Порлецце, может быть, они отправляют корреспонденцию сначала в Милан, а оттуда она попадает в провинцию. Или он написал, но забыл письмо в своей голубой куртке, потому что много дней искал почтовую марку, или он сейчас носит белую льняную, а голубая с письмом висит в прихожей.
Во вторник утром Лиза взяла деньги, ключ, сумку для покупок и поехала в Ленно. Стоящий уединенно дом она крепко заперла. Проверила, не закрыла ли по ошибке кошку, которая иной раз отваживалась забраться к ней в комнату, потом быстро написала записку и положила ее на коврик перед дверью, придавив яблоком: "Рихард! Как хорошо, что ты здесь - я на рынке в Ленно и вернусь после обеда. Лиза". Разве не все возможно?
Чтобы добраться до рынка, нужно было проехать через две деревни, он размещался на берегу озера под олеандрами. Они цвели розовато-желтыми и белыми цветами вплоть до глубокой осени, которая меж тем уже наступила, и Лиза так хотела рассказать Рихарду, как здесь прекрасно. У нее часто возникала потребность показать ему что-нибудь: посмотри, у собаки светлые глаза, посмотри-ка, там, над кафе-мороженым висит лампа в виде рожка-мороженого, как остроумно. Ты видел плакат выставки быков? А вот газетный заголовок: "О Боже! Уже и Библию используют для рекламы кофе Эдушо!" У нее было такое чувство, что она его утомила своим бесконечным указыванием, своими этими "взгляни-ка", и "послушай", и "посмотри", что все это его совершенно не интересовало, что он видел другие вещи, которых она не замечала, что они смотрели, слушали, жили в разных направлениях.
Рынок начинался с длинного прилавка с хозяйственными товарами. Он принадлежал молодому человеку, который выглядел не по-итальянски и напомнил ей одного несимпатичного немецкого телеведущего - он брал интервью противным скучающим голосом и все время возникал на третьей программе, тщеславный и неистовый. Лиза терпеть его не могла и поэтому купила на этом прилавке, превозмогая себя, только маленькую сбивалку и кухонный нож.
Потом пошли туфли, три прилавка элегантных легких итальянских туфель со слишком тонкими подошвами, которые не выдержали бы ни одного дождя. Этой осенью дешево распродавались лакированные балетки кричащих цветов с петлями и бантами, писк прошедшего лета. Крашеная блондинка, с высоко начесанными волосами и в кофте-самовязке из обрывков шерсти всех оттенков, протянула ей пару розовых туфель и назвала очень низкую цену. Лиза не могла представить на своих ногах подобное сооружение, и кто такое носит? Совсем молодые девушки или юные матери, которые хотели бы в последний раз станцевать в чужих садах своими молодыми ногами? Она поблагодарила, улыбнулась и пошла к прилавку с сырами.
Она всегда что-нибудь покупала у этого непомерно толстого продавца сыров, у которого была молодая помощница, выглядевшая как его возлюбленная. Во всяком случае, что-то такое от них исходило. Они шутили и смеялись, как это никогда не делают супруги или отец с дочерью, и потому, что девушка была его служащей и ничего более, в воздухе витали флирт, сияние и легкомыслие.
Продавец сыров всегда великодушно разрешал попробовать. Большим ножом отрезал он тоненькую пластинку сыра из Фонтина или из Таледжио или немножко "Граны" и удовлетворенно смеялся, когда сыр ей нравился и она покупала кусок от каждого. "Все еще одна?" - спросил он, "ancora da sola?", и она кивнула: да, у ее мужа столько работы, но он наверняка еще приедет. Голос, которым она это сказала, показался ей самой каким-то заржавевшим, и она подумала, что с прошлого вторника практически не открывала рта - разок при покупке хлеба, пару слов - с кошкой, а больше ни с кем и не разговаривала. Как, интересно, живет торговец сырами? С этой маленькой женщиной? Наверняка нет. У него, конечно, есть жена, такая же толстая, как и он, и сыновья, и собака на цепи, он болеет за туринский "Ювентус" и обожает Рафаэллу Карру, и в его доме пахнет кислым - "пармезаном", "рикоттой" и скисшим молоком.
Лиза почувствовала, что торговец сырами посмотрел ей вслед, когда она пошла дальше. Он, наверное, подумал: она слишком худая, слишком мало ест сыра и сливок, и, в сущности, нет ничего удивительного в том, что ее муж не приезжает, красавицей ее не назовешь, madonna!
У прилавка с салом и салями Лиза задумалась, стоит ли ей подходить поближе. Здесь была такая толчея из-за старушек, которые покупали двести граммов того и триста сего, но тоньше, тоньше! Все суетились, а молодой продавец пел и шутил и не обращал на них внимания, отдавая предпочтение хорошеньким молодым покупательницам, которым он много насчитывал, но при этом меньше отвешивал, потому что смотрел им прямо в глаза и таким образом отводил их взгляд от кассы и от весов. Лизе пришлось сделать усилие, чтобы сосредоточиться и купить немножко ветчины. Раз-два, плюх в бумагу, шлеп, завернуто, в мгновение ока взвешено, три тысячи лир, следующая синьора, пожалуйста. На прилавке с инструментами - полная противоположность. Старик с морщинистым лицом обстоятельно, терпеливо и подробно объяснял крестьянину с натруженными руками, как работает прибор, о назначении которого Лиза не имела ни малейшего представления, не знала, что это такое и как оно называется - нечто прямоугольное, из железа, а сбоку что-то деревянное вращается. Прилавок очаровал ее, и ей так захотелось, чтобы здесь был Рихард - он был умелый, многое чинил сам и, конечно, получил бы большое удовольствие от инструментов. А интересно, увидел бы он, что над кассой у деревянной стойки до сих пор висит выцветший портрет папы Иоанна XXIII? Эти портреты висели здесь везде, во всех кухнях и лавках, итальянцы его любили, "L'altro non abbiamo in casa", - пренебрежительно говорили они о нынешнем, "polacco di Roma", как они его называли, "в доме у нас его нет". Следующий прилавок - ужасные пояса, портмоне, кожаные сумки. При них сидела женщина, которая не переставая что-то ела. Лиза ни разу не видела ее без бутербродов с ветчиной, миндальных рожков, пирожных с мармеладом, она ела и сушеную рыбу, и кусочки вяленой дыни, карамельки, куски пиццы, а однажды принялась грызть стебель ревеня. Если заинтересованные покупатели останавливались у стенда, она все равно продолжала есть, с набитым ртом называла цену, указывала жирными пальцами на пояса и сумки и опять жевала, даже когда выбивала чек и заворачивала покупку.
На следующем прилавке было все для дома: средства для мытья посуды и щетки, салфетки, венички для сметания мусора, швейные иглы, пряжа, наперстки, соли для ванны, заколки для волос, туалетная бумага. Здесь Лиза всегда что-нибудь покупала у сестер-близнецов, которые были похожи как две капли воды и носили жакеты и пестрые шали. Таких булавок с большими пестрыми стеклянными головками в Германии больше не делали, а пряжа была заплетена в косу, из которой приходилось с большой осторожностью вытягивать нитки нужного цвета. У сестер была собака со светло-серыми глазами, и Лиза мысленно обратилась к Рихарду: "Посмотри, у собаки светлые глаза".
Мужчина за прилавком с джинсами, джинсовыми юбками и куртками дружески кивнул ей, она недавно купила у него куртку для Рихарда на белой подстежке из меха ягненка; продавец рассказал ей, что как-то был в Германии, в Баден-Бадене, molto bello, очень красиво. Солнце светило прямо на озеро, и оно выглядело, как блестящая металлическая пластина. Только там, где плавали две утки, слегка плескалась вода, а так все было настолько тихо, будто озеро затаило дыхание. В воздухе дрожало марево, солнце припекало, а на небе было написано: все кончено! все кончено!
За стендами с постельным бельем, подушками, покрывалами, телефонами из оникса, каминными решетками, стеклянными бусами Лиза наконец увидела роскошные прилавки с овощами и фруктами. Женщина, сидевшая при телефонах из оникса, подставляла солнцу ноги с расширенными венами. Когда к ней приближался кто-нибудь похожий на туриста, она вскакивала, кричала, что о ценах можно договориться, у нее есть еще и зонтики, совсем дешевые. Лиза кивнула ей и пошла дальше. Женщина опять села на скамейку и пробормотала себе под нос проклятье.
Лиза купила груши, виноград, пару яблок и красный салат. Она выбирала неторопливо, немножко поговорила с продавцами о ценах и качестве, чтобы убедиться, что ее еще понимают, что она еще может разговаривать. "Они сладкие?" - спросила она про яблоки, и крупный красивый крестьянский парень раскинул руки, как Иисус на кресте, и воскликнул театральным голосом: "Ma, signorina, non ci siamo dentro, мы не лазили внутрь!" - и подмигнул ей. Она рассмеялась и сунула яблоки в сумку. Он подарил ей одну инжирину и поклонился, прижав левую руку к сердцу, прежде чем точно так же галантно обратиться к следующей покупательнице, сморщенной старушке.
Вторник был единственный день, когда Лиза обедала вне дома. Она пораньше отправилась к Плинио, подыскала себе столик в углу с видом на озеро, и целый час жизнь казалась ей устойчивой, как толстый лед под ногами, не было страха, что перед ней разверзнется пропасть и каждый следующий шаг будет смертельно опасен. Здесь она забыла о тех звуках и шумах, которых она постоянно ожидала и которые все время стучали в ее голове: шорох письма, падающего в почтовый ящик, скрежет ключа в дверном замке, звонок телефона. Снаружи было спокойное сверкающее озеро, внутри деловое жужжание ресторана в час обеда. Дверь в мир на этом месте в углу у окна была одновременно открыта и закрыта - Лиза видела перед собой тихую гавань, мир, который манил ее, в который она хотела бы погрузиться и незаметно исчезнуть в нем навсегда, а за стеной продолжалась жизнь, громкая и радостная, и кто не обратит внимание на легкую рябь, прежде чем озеро опять успокоится, тот и не заметит ее исчезновения. Лиза стряхнула с себя мечты - раствориться, исчезнуть - и заказала Плинио еду. Плинио был высокий, стройный, носил белоснежный фартук и пританцовывал среди столиков, как грациозный кот. Здесь не было меню, Плинио перечислял, что можно заказать, он закатывал глаза, округлял и выпячивал губы и уверял, что все будет fatto in casa, по-домашнему и чудесно, и синьора должна полностью положиться на него, когда он рекомендует консервированную фасоль.
Лиза всегда полагалась на него, и каждый раз это были прекрасные обеды, хотя она ела очень мало и к ужасу Плинио большей частью пила воду вместо вина: ей становилось грустно, когда она пила вино одна. Рихард, почему ты не поднимаешь бокал, и не чокаешься со мной, и не спасаешь меня от этого безмолвия, поселившегося во мне? Она решила больше не ждать его так, что-нибудь предпринять самой, завтра уехать, дочитать Музиля, пробудиться от этой летаргии, но чувствовала себя такой усталой, такой бессильной...
Было бы лучше, если бы у них был ребенок? Рихард никогда не хотел детей, а Лиза долго пребывала в нерешительности. Она и сейчас не чувствовала потребности в детях, но, может быть, ребенок был бы тем, кто ждал ее, - а так ждала только она. Чего она еще ждала, кроме Рихарда? Если ты меня любишь, все будет хорошо... Когда у нее в детстве был жар, ей казалось, что она стоит в туннеле, который, вращаясь, затягивает ее, а свет в его конце становится все слабее и слабее. Теперь ей тоже представлялось, что свет вокруг нее ослабевает, и ей пришла в голову строчка из Готтфрида Бенна: "Заимствовать, но что? Совет какой-то мудрый? И у кого?" Она расплатилась, встала, перенесла сумку и пакеты в машину. А вдруг, когда она вернется домой, он уже будет там? И крикнет ей от двери: "Вот, наконец, и ты", и они будут вместе есть груши и виноград? А вдруг он написал ей? Уже издали она увидела в почтовом ящике письмо. Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Только без спешки, не торопись, спокойно, Лиза, медленно, радость нужно продлить. Но будет ли это радостью?
Она внесла в дом сумку и пакеты. Достала письмо, налила себе бокал вина. Письмо было легкое. Лиза зажгла сигарету и села так, чтобы видеть гору напротив дома - на ней всегда была снежная шапка, и она называла ее Монте Капуччино. Его торопливый почерк.
В конверте маленький сложенный кусочек бумаги: "Жди письмо. Целую, Рихард".
Прежде чем петух прокричит три раза. Она подумала о поцелуе Иуды и о том, что предательство и спустя тысячелетия осталось предательством. Она подумала о тех беглых поцелуях, которыми награждают родителей при расставании, мысленно торопясь от них подальше, о приветственных поцелуях на вечеринках, о выдыхаемых поцелуях по телефону. Целую, Рихард. Она почувствовала себя такой усталой, как никогда в жизни, и еще раз посмотрела на эти четыре слова. Поцелуй был уже здесь, письмо не придет никогда, и ее больше не интересовало, что могло в нем быть, теперь она хотела только спать и ни о чем не думать. Она очень медленно встала и поставила стул на место, к столу. Письмо она положила на подоконник, сверху поставила вазу с розами, чтобы мимолетный поцелуй не улетел прочь. В последнее мгновение еще немножко прошлась по дому, посмотрела, снаружи ли кошка, закрыла двери и на всякий случай отключила газ. Как все было просто! Теперь даже мудрый совет придет слишком поздно.
Протокол патологоанатомического вскрытия 91, 741/81 по делу покойной Бройкер, Лизы.
А. Внешний осмотр
1. Труп был одет в пеструю юбку, черную майку и белые трусики.
2. Трупное окоченение находится в стадии размягчения, в нижних конечностях - частично сохраняется.
3. Отчетливая зеленая окраска туловища, за исключением груди. От трупа исходит отчетливый запах гниения.
4. Вес тела 50 кг, длина тела 169 см.
5. Волосы до 15 см длины, темно-каштановые, густые. На волосистой части кожи головы никаких внешних повреждений. Сдвиги костей не отмечаются. В области лба и лица также никаких повреждений.
6. Глаза приоткрыты, отчетливое уменьшение твердости глазного яблока. Зрачки круглые, приблизительно 5 мм в диаметре, радужная оболочка глаз голубовато-зеленоватая. На склере без повреждений и кровоизлияния.
7. Строение носа правильное. Никаких повреждений. В носовых пазухах коричневатое содержимое с пенистыми отложениями, вытекшими в виде полоски на правую щеку вплоть до уха.
8. Оба уха правильной формы.
9. Рот приоткрыт. Губы бледные. В области правого угла рта засохшая пенистая беловато-желтая жидкость, вытекшая направо. Язык запал.
10. Шея без видимых повреждений, аномальной подвижности нет.
11. Грудь и живот на одном уровне. В грудной клетке нет аномальной подвижности. Груди нормальной формы. Жидкость из грудного соска не выделяется.
12. В области правой подвздошной кости имеется дугообразный шрам длиной 8 см. Помимо этого, в области живота никаких повреждений.
13. Наружные половые органы развиты правильно, соответственно возрасту, оволосенение лобка по нормальному типу.
14. Анальное отверстие чистое.
15. Суставы конечностей нормальной подвижности. Отчетливая зеленоватая окраска плечевых суставов с ярко выраженными подкожными венами. Свежих следов уколов не обнаружено.
16. Трупные пятна на спине зеленоватой окраски, без пролежней.
В. Внутренний осмотр
I. Черепная полость
17. Мягкая мозговая оболочка без кровоизлияний. Кости черепа не повреждены. Твердая мозговая оболочка плотно прилегает к коре больших полушарий. Внутричерепное пространство крови не содержит. Мозг полностью заполняет черепную коробку. Оба полушария мозга приблизительно одного размера, нормальной извилистости. Извилины слегка расширены. Мягкая мозговая оболочка тонкая и прозрачная с ярко выраженным сосудистым рисунком. Тестоватая мягкая консистенция мозга. Вес мозга 1600 г.
18. При отделении мозжечка его структура на поверхностях разреза имеет нормальный рисунок без признаков кровотечения. В лобных долях нормальное распределение серого и белого веществ головного мозга. Кора мозга без застоя крови. Нормальное строение больших ядер, нормальные размеры желудочков головного мозга, содержащих прозрачную спинномозговую жидкость. На разрезе мозг беловатого цвета, без признаков усыхания. Артериальные сосуды основания мозга расположены нормально, стенки сосудов тонкие, заполнены кровью.
19. Кости основания черепа и кора мозга без повреждений. Барабанная перепонка без повреждений.
II. Грудная и брюшная полости
20. Толщина подкожного жира, а также жирового слоя внутренних органов не превышает 0,5 см, умеренно крепкое строение брюшной мускулатуры и мускулатуры грудной клетки. После вскрытия грудины установлено, что легкие полностью заполняют объем грудной клетки, с ребрами не спаяны. В грудной полости красноватая разлагающаяся жидкость.
Сердце расположено нормально в сердечной сорочке с умеренным жировым слоем.
Сердечные листки гладкие.
21. Перед изъятием органов желудок был обескровлен.
22. Язык не поврежден, без отпечатков и следов укусов зубов. Слизистая языка серо-зеленого цвета, особенно у корня. Вход в гортань свободный. Пищевод пустой. Щитовидная железа двудольная. Доли не увеличены. На разрезах без видимой патологии. В трахее жидкость неприятного черновато-зеленого цвета. Окраска бронхов переходит в темно-красную. Из обоих бронхов вытекает неприятно окрашенная красноватая, слегка пенистая жидкость.
23. Легкие в совокупности тяжелые, легочные альвеолы тонкие, покрыты мелкоточечными кровоизлияниями, имеются единичные сливные. При пальпации в верхней доле правого легкого на задней поверхности уплотнение. Передние поверхности обоих легких содержат воздух, частично пузырьки газа, поверхности выпуклые, не спавшиеся.