- Что случилось. Колетта?
- Там... - только и смогла сказать девушка, указывая рукой на дверь.
- За тобой кто-то гонится?
- Нет.
- Так что же случилось?
- Виконт Лабрюйер... - и Колетта зарылась лицом в подушку Констанции.
- Он что, обидел тебя?
- Нет.
- А-а, - догадалась мадемуазель Аламбер, - виконт поступил с тобой как мужчина, да? Отвечай же.
- Да, только прошу тебя, Констанция, не выдавай меня матери.
- Глупая девочка, - гладила Констанция по голове Колетту, а на ее губах сияла улыбка, - наконец-то ты приобщилась к взрослой жизни. Наконец-то ты поняла, для чего родилась на этот свет.
- Но если мать узнает...
- Я ей ничего не скажу.
- А как же Александр? - воскликнула, вспомнив о своем возлюбленном, Колетта и вновь залилась слезами.
- А что Александр, он будет твоим любовником.
- А как же виконт?
- Разве вы с ним договаривались встретиться вновь?
Колетта в изумлении посмотрела на свою старшую подругу.
- Но ведь... я была с ним...
- И что, дитя мое? - Констанция и в самом деле чувствовала себя намного старше Колетты. - Вы были вместе...
- Да.
- И тебе было приятно. Колетта покраснела.
- А как же мой будущий муж? Он же поймет, что я потеряла невинность.
- Ну и что? Он жениться на тебе не столько из-за невинности, сколько из-за денег твоей матери.
- Но ведь любовь... - попробовала вставить Колетта, - я обещала выйти замуж за Александра.
- Замужество по любви... - рассмеялась Констанция, - нет ничего глупее и безрассуднее такого брака.
- Ты так считаешь, Констанция?
Колетта явно хотела найти себе оправдание, а мадемуазель Аламбер и не пыталась доказать, что любовь - главное при замужестве.
- Ты будешь счастлива, глупышка, если выйдешь за Эмиля де Мориво. А если Александр Шенье станет твоим любовником, виконт де Лабрюйер останется лишь воспоминанием. А теперь ложись спать.
- Я боюсь одна оставаться в своей спальне.
- Ты боишься, к тебе вновь придет виконт Лабрюйер? - вновь улыбнулась Констанция.
- Нет, я просто боюсь.
- Тогда ложись ко мне в постель, - предложила мадемуазель Аламбер.
Колетта с радостью согласилась и вскоре уже спала на плече своей старшей подруги. Констанция сладко потянулась.
"Ну все, теперь я отмщена. Эта юная девушка не достанется в руки Эмилю невинным существом. Она уже узнала вкус измены и не задумается перед тем, как нарушить верность. Я отомстила тебе, Эмиль, так, как сумела. Жаль, что ты только не знаешь, что это моих рук дело. Я могла бы расстроить и свадьбу, но такая месть мне более по душе".
- А ты, глупышка, спи, - пробормотала Констанция, поглаживая Колетту по длинным распущенным волосам, - спи и пусть во сне тебя навестит образ Александра или Анри. Лишь бы только не Эмиля. И тут Констанция спохватилась:
"Ведь Анри отправился к Колетте диктовать письмо, - и мадемуазель Аламбер вполне представила себе сцену, разыгравшуюся в спальне Колетты, скорее всего, они оставили письмо где-нибудь на виду".
Сама еще не понимая, почему бы не подождать до утра, Констанция вышла в коридор.
Дворецкий приоткрыл лишь один глаз и вновь упал головой на руки.
"Так и есть, - всплеснула Констанция руками - недописанное письмо лежит на полу, а рядом чернильница и перо".
Она сложила лист вчетверо, поставила под кровать письменный прибор и вновь вернулась к себе в спальню.
"Завтра утром Колетта перепишет письмо. Нельзя же посылать его с такой отвратительной кляксой, оборванное на полуслове!" И мадемуазель Аламбер, вполне удовлетворенная сегодняшним днем, уснула сном праведницы.
ГЛАВА 3
Лишь только дворецкий в доме графини Лабрюйер уверился, что наконец-то ему удастся выспаться, вновь тихо скрипнула дверь. Он тут же встрепенулся, вскочил из-за стола, при этом чуть не обернув канделябр.
"Когда же они угомонятся? - думал дворецкий. - Ведь ночью всем нужно спать. Такого здесь до появления виконта не было".
В коридор тихо выскользнула Мадлен Ламартин. Она посмотрела на дворецкого с такой тоской в глазах, что тот тут же забыл свои обиды.
"Несчастная женщина, - подумал дворецкий, - неужели прямо сейчас она отправится к виконту?"
Но многоопытный дворецкий ошибся. Мадлен Ламартин взялась за ручку двери комнаты Констанции Аламбер и замерла: у нее не хватило духа постучать.
Дворецкий застыл, как статуя, и Мадлен тоже.