- Ты должна помочь нам, дочь моя.
- Чем, святой отец, я могу помочь вам? Если это в моих силах, я с радостью сделаю это, - торопливо проговорила Констанция.
- Наш король очень обеспокоен, он страдает. А для страны, для подданных, для всех верующих это очень плохо, - епископ осекся.
- Что вы этим хотите сказать? - недовольно произнесла Констанция, глядя на узкий солнечный луч, запутавшийся в серебристых волосах епископа.
- Я хочу сказать, дитя мое, что мы должны заботиться о нашем короле. Все его подданные должны о нем заботиться. - Я не понимаю вас, святой отец, - был ответ Констанции де Бодуэн.
- А мне кажется, дитя мое, что ты меня прекрасно понимаешь, - вновь задребезжал голос епископа, постепенно переходя на шепот и становясь все тише и тише. - Король испытывает страсть, страсть, дитя мое, к тебе. Он думает о тебе целыми днями, он забросил все государственные дела, он думает о тебе все больше и больше, страдает по тебе все сильнее и сильнее. - Но я здесь при чем, святой отец? - воскликнула Констанция, уже собираясь встать с колен.
Но в этот момент шторка открылась и в кабину заглянул еще один старый священнослужитель. Он опустил свою ладонь на плечо молодой женщины, как бы заставляя ее остаться на месте.
- Слушай, слушай, дитя мое, что говорит святой отец. Слушай и постарайся вникнуть в эти мудрые слова. - Нет, нет, - прошептала Констанция, но не смогла подняться с колен.
- В Библии написано, что мы все должны любить друг друга, так возлюби, возлюби ближнего своего, - заговорил вновь пришедший священник.
- Нет-нет, - поправил его епископ, - милость господа нашего безгранична и тебе, дитя мое, будут отпущены все грехи, все до единого. Вы должны открыть королю свое сердце, - зашептал епископ.
- Нет, нет, этого никогда не произойдет! - быстро зашептала Констанция, - никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах!Она вновь попыталась подняться с колен, но священнослужитель удержал ее.
- Вот что я скажу тебе, дитя мое, - прошептал священник, - все твои грехи уже отпущены.
- Наш король болен, - второй священник вторил епископу, - он хочет, чтобы ты, дитя мое, полюбила его, полюбила как мужчину, как своего короля, как властелина.
- Но ведь я замужем, я жена...
- Все грехи отпущены. Отпущены - в два голоса произнесли священнослужители.
- Но ведь даже король не может возжелать жены ближнего своего! воскликнула Констанция, чувствуя, что рассудок ее мутится, чувствуя, что в ней происходит что-то очень странное. Вдруг она вскрикнула, ощутив резкую боль в низу живота, ощутив, что ребенок, которого она носила под сердцем, резко шевельнулся. Она с трудом поднялась с колен и едва сдерживая крик, обливаясь холодным потом, попыталась сделать несколькошагов, но тут же вскрикнула и стала медленно оседать на пол, корчась и тяжело дыша.
- Передайте королю, передайте ему, что я его прощаю. Прощаю! воскликнула Констанция и издала оглушительный вопль, переходящий в стон.
Монахи тут же бросились к графине де Бодуэн и поддерживая ее под руки, попытались вывести ее из собора. Но было уже поздно, схватки начались и истошные крики Констанции буквально сотрясли собор.
Торжественное песнопение мгновенно прекратилось, все собравшиеся на мессу испуганно завертели головами, не понимая, что происходит.
А граф Арман де Бодуэн, расталкивая присутствующих на мессе, бросился в боковой неф туда, где корчилась в схватках окруженная монахинями его жена.
- Дорогая, дорогая, что с тобой?! - закричал Арман, пытаясь пробиться к лежащей на полу Констанции.
- Нет, нет, уходите, ваша помощь не нужна, - пожилая монахиня буквально за руку оттащила графа де Бодуэна, - ваша жена рожает, вы это понимаете, граф? Уходите, не мешайте!
Два священника переглянулись, пожали плечами и торопливо зашагали к выходу, понимая, что это они виновны в том, что у графини де Бодуэн начались преждевременные роды. Но что они уже могли сделать?!
Констанция кричала и корчилась на полу. Вокруг нее суетилась дюжина монахинь, помогая ей как можно скорее разродиться.
- Терпи, терпи, милая, - шептала настоятельница, - вот так, вот так, кричи, не стесняйся.
И Констанция не стеснялась, да она и не помнила, как это все происходило. Она издавала столь сильные вопли, что они были слышны даже на соборной площади. Она теряла на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли, но тут же приходила в себя и вновь принималась истошно кричать, абсолютно не контролируя чувства.
- Кричи, кричи, - подсказывала ей настоятельница, - кричи громче и дыши глубже. Две монахини стояли невдалеке от рожающей Констанции и иступленно молились.
- Пресвятая богородица, господь наш, - шептали сердобольные монахини, помоги, помоги этой несчастной как можно скорее разродиться. Пусть как можно скорее прекратятся ее страдания, прекратятся ее мучения.
И лишь только король Пьемонта Витторио был неподвижен. Он сидел за золотой решеткой, обхватив голову руками, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, медленно шепча только одно слово, холодное и сладкое:
- Констанция, Констанция, Констанция, пусть тебе поможет бог, пусть в твоем сердце проснется ко мне любовь, пусть оно растает как кусок льда. "Боже, о чем я думаю, что я говорю? Она же жена моего друга. Я, король, который должен подавать своим подданным пример, думаю о жене своего ближнего. Что же тогда подумают обо мне другие?" - Но что я могу поделать, что? - сам себе задавал вопрос король Витторио.
"Я перепробовал все средства, ни эта женщина не выходит у меня из головы - и она должна стать моей, моей и только моей. Она всецело должна принадлежать мне, но она должна захотеть этого сама и по своей воле прийти в мои объятия". - Господи, помоги мне в этом и прости этот страшный грех, прости, если сможешь.
"Но если ты даже и не простишь это прегрешение, я все равно желаю, чтобы эта женщина была моей, ведь она создана тобой для меня, господи".
Король приложил свой горячий лоб к холодному мрамору и вцепился руками в золоченую решетку. Он так крепко сжимал золоченые прутья, что пальцы побелели и казалось, вот-вот из-под ногтей брызнет кровь.
А Констанция продолжала стонать и кричать, корчась на полу. - Ну, милая, напрягись, - поддерживая голову Констанции, шептала мать-настоятельница, - ну, давай же, давай! Констанция издала истошный вопль, который перешел в стон и на руках у одной из монахинь появился сморщенный розовый комочек, за которым тянулась синеватая пуповина.
В соборе воцарилась глубокая тишина, слышалось только прерывистое дыхание роженицы.
И вдруг ребенок негромко вскрикнул. Но его крик показался куда более оглушительным, чем вопли матери.
- Кто? - прошептала Констанция, с трудом открывая глаза. - Кто?
Перед ее взором все плыло, двоилось, и она видела только, как розовый комочек заворачивают в белую ткань.
- Кто, сын?
- Да, дитя мое, сын, - сказала мать настоятельница, промакивая крупные капли пота со лба графини де Бодуэн.
- Сын... - тихо прошептала Констанция, - слава богу, мальчик, я назову его Мишелем. Скажите Арману, что у него родился сын. Одна из монахинь с радостной улыбкой на лице бросилась из собора туда, где под колоннами у портала стоял, прижавшись головой к стене, граф Арман де Бодуэн.
- У вас сын, - сказала монахиня и поклонилась.
- Сын? - граф как бы не поверил своим ушам. - Ты сказала, сын?
- Да, да, сын, - засмеялась молодая монашка и быстро скрылась за приоткрытой дверью.
У меня сын... - все еще не веря в то, что произошло, прошептал граф де Бодуэн, - сын... у меня... А ребенок негромко плакал, и король, слыша этот слабый детский голосок, проскрежетал зубами:
- Это должен был быть мой ребенок, мой, а не графа де Бодуэна. Почему я так несчастен? Почему мне не везет, и эта женщина не желает стать моей возлюбленной? Почему я не встретил ее раньше?
Но произнося эти слова, король понимал, что даже встреть он ее двадцатью годами раньше, ничего не могло бы измениться. Браки короли заключают не по любви, а по строго установленным правилам. И никакой король не в силах их изменить. Наконец, Констанция смогла открыть глаза и осмотреться.
- Где я? Где я? - прошептала Констанция, видя над собой склоненные лица монахинь.
- Ты в соборе, дитя мое, в соборе. Ты родила сына, замечательного крепкого мальчика.