Подняв голову, кивая и улыбаясь по сторонам, словно все в порядке, Робин быстро провел меня через толпу в смежную комнату.
- Подайте Ее Величеству вина, смочите салфетку в розовой воде и оставьте нас, - приказал он служителям.
В мгновение ока приказ был исполнен. Мы остались одни.
Он подошел, нежно поднес к моим губам тяжелый серебряный кубок:
- Вот, мадам.., глоток канарского.., это придаст вам сил...
Я отпила. Его рука у меня на лбу была прохладна, нежна, тверда. В мозгу пульсировала боль. Он встал рядом на колени, заботливо приложил к вискам только что смоченную салфетку.
- А теперь. Ваше Величество.., моя сладчайшая госпожа.., царица женщин.., скажите, что вас печалит. Неужто мой разговор с леди Екатериной? Вам нечего страшиться! Полноте, вы затмеваете ее, как звезда - головешку! Скажите же, чем я вызвал вашу ревность?
Меня затрясло, слезы хлынули градом. Я понимала, как жалко выгляжу, но я должна была сказать:
- В слове "чем" - три буквы, и одна из них "эм"!
Его лицо исказила невыразимая мука.
- О, миледи.., леди Елизавета! Не плачьте из-за этого! Не плачьте из-за нее.., или из-за меня!
Как объяснить ему, что я плачу не из-за нее, но из-за нас двоих?
- Робин.., прости меня.., что с Эми? Что с твоей женой?
И вновь его черты исказила нестерпимая боль.
- Мадам, вы не можете не видеть - не догадываться, - как мало она для меня значит! - Он затряс головой яростно, почти иронично. - Но она по-прежнему моя жена, да, моя дорогая " женушка!
Его горечь была как на ладони. Мне захотелось сделать ему больно.
- Но вы женились на ней!
Он почти оскалился.
- В семнадцать лет? Что мальчишка в эти годы понимает, кроме зова плоти? А когда я набросился на нее, как каннибал, и пресытился до отвала, что осталось потом?
Телесные браки начинаются с радости, а кончаются горем.
Пророческие слова Сесила, сказанные на Робиновой свадьбе, через десятилетие глухо отозвались в моих ушах. Бедная Эми. Ах, бедная Эми! Сафо словно знала ее историю, описав ее удел: "Лань, что со львом спозналась, от любви погибнет".
Жалость переполняла меня.
- Неужели совсем ничего не осталось?
Он зло рассмеялся:
- Для меня - сыворотка из-под прокисшей страсти. Для нее - нечто худшее, муж, который ей теперь отвратителен.
Его холодные слова леденили мне кровь; однако я так же хладнокровно им радовалась. Теперь он мой! Не скажи он этого, я бы не могла его любить любить человека, чье сердце затребовано, отдано в залог и сохраняется за прежней владелицей, - нет, это не для меня, не для Елизаветы, королевы Елизаветы!
Последнее прикосновение к ране, потом я, словно лекарь, попытаюсь ее исцелить. Я коснулась его руки:
- Господь не дал вашей супруге?..
Робин тяжело вздохнул:
- Будь у нас ребенок, она, возможно, сохранила бы в нем память о нашей любви. Но тогда ничего не вышло из нашей первой любовной игры, из моего короткого медового месяца с ее телом. А теперь...
Он осекся и затравленно уставился в стену.
Мне нужно было знать.
- А теперь? - понукала я Робина.
Он посмотрел мне прямо в лицо. Глаза его были пронизаны болью.
- Теперь я к ней не прикасаюсь, - сказал он отрешенно. - А ведь она, бедняжка, по-прежнему меня любит. Для нее было б лучше, чтоб я убил ее тело, чем вот так убивать живую душу!
- Робин! Робин!
Он яростно рассмеялся:
- О нет, леди, не жалейте меня! Это она - страдалица. Ее мучает тяжкий недуг - разъедает одну из ее грудей, врач говорит, это от горя и тоски. Он взглянул мне прямо в глаза. - И еще врач говорит, она долго не протянет.
Я замерла. Что он говорит? Погодите выходить замуж, я скоро буду свободен.
Я склонила голову, сердцем и душой отдалась змеиному зову, вековечной песне сирен.
***
Отдалась - и не отдалась.
Ибо я сделала, что сделала, - и выбор принадлежал мне. Негоже порицать Робина за то, на что меня толкнуло собственное сердце - и никто иной. Если в нашем саду и таился змей, то вовсе не Робин, - нет, он был моим Адамом, я - его Евой, мы резвились, как дети в первом Божьем саду, безгрешные, подобно нашим прародителям, - по крайней мере, до поры...
И я предпочла забыть о ее существовании.
А заговори я о ней, что бы я могла сказать?
"Робин, как ваша жена?"
А он бы отвечал: "Спасибо, мэм, благополучно умирает, мой слуга Форестер не спускает с нее глаз, у нее все есть..."?
Все, кроме того, к кому она стремится, кого любит, сейчас, когда ей труднее всего...
***