Мария Шотландская".
Король мертв. Воспаление в ухе, писала Мария, перешло в абсцесс и разрушило мозг. Что касается моих мозгов, то при этой вести они просто сдвинулись набекрень.
Она пишет, бездетное вдовство?
А где же дитя от этого брака, обещанное шпионами Сесила?
- Хорошо уже то, что она не подтвердила своих претензий на трон Вашего Величества... - бесцеремонно рубанул старый Бедфорд и ляпнул зачем-то ..родив сына, которого вам еще предстоит нам подарить.
Лорд-казначей Полет невесело усмехнулся:
- Однако она может, и захочет, и должна - снова выйти замуж!
И одна общая мысль: "Кого из наших врагов выберет она себе в мужья?"
- А теперь она еще желает проехать по Англии со всею папистской помпой, назло нам всем? - жаловался кузен Ноллис лорду-адмиралу Клинтону.
Вторая королева на нашем маленьком острове и католичка в придачу, заявляющая права на мое королевство, оспаривающая законность моего правления?
Этой напасти мы не ждали.
- Это все ее свекровь, итальянская ведьма, Екатерина Медичи, это не Мария! - убеждал Шрусбери, верный католическому видению Невинной Марии. И в этом была доля правды - Екатерина, старая вдовствующая королева, а ныне регентша при втором сыне, теперь вошла в зенит своего могущества и, разумеется, затмила такой пережиток прошлого царствования, как Мария.
- Но рассудите сами, - осклабился Бедфорд, - долго ли Шотландская королева будет убиваться по мужу? Кутаться в черное, избегать мужчин? Носить шлейф за свекровью, когда еще неделю назад все было наоборот? Нет, нет, милорды, она предпочтет царить в собачьей конуре, покуда собаки - ее подданные, чем быть вдовствующей королевой в раю!
***
Но пускать ли ее в Англию?
Я забыла о страхе в предвкушении этой встречи. Я хотела ее видеть! Всю жизнь я слышала о ней, как она хороша собой, умна, образованна, как говорит на иностранных языках, музицирует, держится в седле, танцует - ну, словом, образец женщины, аж зло берет!
Нет, я не ревновала, какая тут может быть ревность? С чего бы?
Но я много бы дала, чтобы хоть разок взглянуть на эту хваленую кобылицу...
А кто знает, может, встреться мы тогда, я бы немного ее остудила, если не примером, то словом?
Остановила бы ее стремительный бег до того, как она сбросила следующего седока, сбросила, кусая и брыкаясь, и пока ее саму не взнуздал худший из седоков, подлейший из негодяев, какого она только могла сыскать?
- С дозволения вашей милости я предположу, что она могла бы проехать через Англию при одном условии - если подпишет Эдинбургский договор.
- Эдинбургский...
Ах да. Эдинбургский договор. Сесил по праву гордился своим детищем, призванным уладить наши с шотландцами споры. Много часов, много свечей и бумаги извели его помощники и он сам, но в итоге французы согласились все-таки покинуть Шотландию и отказаться от поддержки Марииных притязаний на мой трон.
- Если Шотландская королева с этим согласна, пусть приезжает, мы будем только рады! - сказал Сесил.
Пусть приезжает...
Однако нет ли тут подвоха, который чую я и не чует Сесил?
- Если принимать ее здесь, то со всем радушием и пышностью, на какие способна Англия...
- Иначе и негоже, мадам, встречать королеву соседней страны, которая еще недавно царила в двух соседних странах...
И намеревается стать королевой этой страны!
И уже королева - в глазах всех добрых католиков, прячущих папизм под маской покорности, исправно посещающих протестантские службы, пряча за спиной скрещенные пальцы, чтобы отвести грех, готовые, я клянусь, скрестить что угодно - хоть руки, хоть пальцы на ногах, а при случае и мечи! Если Мария прибудет сюда моей почетной гостьей, не воспримут ли это как признание ее прав или, что еще хуже, как открытое приглашение католикам восстать и посадить ее на мой трон?
- Ей сюда въезд заказан! - обрушилась я на шотландского посла. И хотя многие негодовали, сверкая глазами, и у многих вытянулись лица - в первую очередь у моей маленькой католической команды: Норфолка, Арундела, Шрусбери и Дерби - никто не посмел спорить, когда я выкрикнула свою волю в присутствии своего парламента: "La reyne nе veil It!" Королева не дозволяет!
А Мария тоже была не дура; она отказалась подписывать Сесилово драгоценное перемирие, уже согласованное послами, даже после того, как французы убрались из Шотландии! Ни за какие блага не соглашалась она отбросить свои притязания на трон. "Ведь я же следующая в роду!" - ласково убеждала она Трокмортона в Париже, настаивая одновременно, что мы должны встретиться, и встретиться по-дружески, "как две королевы одного острова, две кровные кузины, две ближайшие родственницы, говорящие на одном и том же языке и одинаково мыслящие".
***
Одинаково мыслящие?
Мои мысли были далеко.
- Есть ли вести из Оксфордшира? Закончилось ли дознание?
- Еще нет, миледи.
Я не уезжала из Ричмонда - все мои другие дворцы слишком далеки от Кью. Без Робина дни казались тоскливыми и бесконечными. Я писала ему, он отвечал, гонцы сновали туда-сюда, однако я не смела посылать так часто, как желала, пока не восстановлено его - и мое - доброе имя.
Только б он оказался чист! Однако даже ради него я не могла открыто вмешиваться в дела правосудия. Но как вынести это черепашье разбирательство? И кто расскажет мне, что случилось с Эми?
Наконец он приехал, взмыленный от скачки, краснощекий олдермен Оксфорда, с вердиктом коронера и уполномоченных. Он рассказал мне то, что я давно и без него знала: ясный день, городская ярмарка, служанки веселятся, слуги в полях, маленькая одинокая женщина скатывается по лестнице. "Смерть от несчастного случая".
Значит, я была права: никаких свидетелей. Форестер действовал в одиночку и предумышленно.
Наверно, ему не впервой такая работа - отправлять прямиком на небеса, где, я уверена, теперь пребывает Эми и куда ему никогда не попасть!
- Расследование проведено со всей тщательностью?
Олдермен важно поклонился:
- Ваше Величество, все свидетели допрошены, все осмотрено, все подозрения сняты.
Значит, с моего лорда - и с меня - сняты всякие обвинения.., насколько это возможно...
Я протянула ему руку. От гордости его щеки заалели еще ярче.
- Я искренне рада вам, сэр, и вдвойне - вестям, которые вы доставили. - Я обернулась к гофмейстеру:
- Проследите, чтоб этого доброго человека покормили перед возвращением в Оксфорд.