Нужду! Да, свою собственную грязную нужду; сбежавшиеся на женский крик люди обнаружили его в прихожей, где он насиловал королевину фрейлину. Мария поклялась, что он ей больше не муж. А вскорости обострилась его болезнь, он испражнялся и мочился кровью, его лихорадило, по телу пошла красная сыпь, и все поняли, что Господь покарал его за похоть.
И вдруг Рандольф сообщает, что Мария простила беспутного супруга, примирилась с ним, уговорила переехать в ее дом в Кирк-Филд, да еще и пообещала, как только сойдут язвы, допустить на свое ложе. И, уложив его в постель, в комнате над своей, она вдруг решила, что не может спать здесь и должна вернуться в Холлируд.
Дальнейшее вам известно: горестная повесть, как и история убийства Эми, трижды облетела мир.
Перед самым закатом сильнейший взрыв разнес дом в щепки. Дом - но не его обитателя.
Тело Дарнли нашли ночью в полях, он был голый, задушенный, рядом с ним лежали шуба и длинная веревка. Бедный глупец, он увидел или услышал, что идут враги, с помощью слуги вылез в окно, попытался бежать, был пойман и убит.
Мария приготовила для меня целую повесть о якобы проведенном расследовании, отправила ее в Англию с самым быстрым гонцом: коронер возложил всю вину на призрачного негодяя Nemo, господина Никто.
Но глаза и уши Сесила и мои собственные гонцы оказались честнее и проворнее. "Убийцами были люди Босуэлла, и все знают, что королева с ним в связи", - сообщал торопливый шифр; так что мои упреки достигли Эдинбурга раньше, чем Мариину ложь довезли до Лондона.
"Мадам, - с ледяной холодностью писала я, не "дорогая сестра, Ма Chere Soeur", как обычно, настолько я была зла, - я лишилась бы права называться вашей верной сестрой и другом, если бы не побуждала вас защитить свою честь и без всякого лицеприятия покарать тех, кто оказал вам эту услугу!"
Однако я писала и знала: она не последует моему примеру, когда после гибели Эми я отослала моего лорда и начала тщательное, долгое расследование. И она сделала как раз наоборот! Отец Дарнли возбудил иск против графа Босуэлла, обвинил его в смерти сына. Однако в день слушания путь в суд ему преградили четыре тысячи Босуэлловых земляков - с горскими саблями и кинжалами наголо, с ножами в зубах, они орали и глумились над стариком. А вскоре стало ясно, как далека Мария от того, чтобы выбраться из обступившего ее кромешного мрака.
Падение ее все ускорялось. Однажды во время верховой прогулки ее подстерег - "похитил", как позже уверяла она, - все тот же Босуэлл.
Она отправилась с ним в замок, и здесь он взял ее - силой, на этом она впоследствии строила свою защиту, - и они стали любовниками. Через две недели она вышла за него замуж, и вся Шотландия под предводительством Морея, Марииного единокровного брата, взялась за оружие.
"Они не затем убивали Дарнли, чтобы получить графа Босуэлла в качестве лэрда и короля, - писал в своей депеше Рандольф. - Но королева клянется, что не отречется от него, даже если ей придется отказаться от своего королевства, Англии, Франции, всего мира и бежать за ним в нижней юбке на край света".
Заслуживает ли этого хоть один мужчина?
Мария и Босуэлл выехали во главе войска. Он бежал, она была разбита и доставлена назад в цепях, в грязи, с позором, а народ высыпал на улицу и орал: "На костер шлюху!" Ее заставили отречься от трона, отказаться от сына и заключили в мрачную островную крепость Лохлевен - пусть кается в грехах; а тем временем Морей и его совет объявили, что будут править от имени малютки короля Якова.
Я в Англии вздохнула с облегчением, что не мешало мне посылать горькие упреки свергнувшим законную королеву лэрдам.
"Я намерена отметить за оскорбление, нанесенное моей сестре и кузине!" - писала я в притворном гневе и сама собой любовалась в эти минуты.
Усилия мои не пропали зря. Чтоб умилостивить меня. Морей предложил на выбор любые из Марииных драгоценностей меньше чем за треть цены. Я сдалась на уговоры Робина - "жемчуга для девственниц, мадам, лунные камни для вас, царицы наших небес" - и приобрела шесть ниток черного жемчуга, нанизанного в виде четок, несравненной красоты, каждая жемчужина большая и блестящая, словно виноградина.
Почти таким же приятным - нет, даже приятнее - было обещание Морея воспитать маленького Якова в протестантизме. Морей писал, что теперь мальчик сможет вступить в истинное общение с английской крестной, то есть со мной.
"И моим народом?" - был мой невысказанный вопрос.
Однако, даже начав истреблять все следы Марииного пребывания на троне, лэрды понимали: от нее самой так просто не отделаешься. Что с ней будет? Не только Шотландия, но и вся Европа чесала в затылке. Что-то надо делать - со временем, разумеется, все прояснится.
Однако Мария слишком высоко себя ценила, чтобы покорно дожидаться исхода. Она засыпала меня гневно-патетическими письмами, требовала сочувствия к ее жизни в заточении - "ежедневном распятии", как писала она, скуке, смерти душевной и умственной. Она умоляла ее вызволить. "Сжальтесь, о, сжальтесь, - молила она, - над своей дорогой сестрой и кузиной".
Однако, даже сочиняя эти трогательные слова, она готовилась выкинуть очередную свою подлую штуку.
Моя величайшая, моя неизбывная мука началась с той минуты, когда ранним майским утром меня разыскал в Виндзорском лесу запыхавшийся гонец:
- Королева Шотландская бежала из своей страны в чем мать родила, укрылась в вашем королевстве. Губернатор Карлайля взял ее под стражу и просит спешно распорядиться, что с ней делать...
Глава 16
Что с ней делать?
Так впервые был задан вопрос, отравивший двадцать лет, которые иначе были бы счастливейшими в моей жизни.
Все оказалось не совсем так, как представлялось вначале. "Прибежала в чем мать родила" не следует понимать буквально. Но правда, что она прибыла в одном платье, без гроша в кармане. И без волос, обритая, словно из бедлама. Хотя и без роскошной каштановой шевелюры, всякий опознал бы в ней королеву по высокому росту - во всем остальном она была грязна и оборванна, как старая шлюха.
Знай я тогда, предвидь, как будут развиваться события, не согласилась ли я бы тогда на скорое решение: быстродействующий яд, поданный преступным аптекарем, подушка в ночи, загадочное падение с высочайшей башни в крепости, где она тогда содержалась?
Не спрашивайте!
***
Сердце под шнуровкой бешено колотилось: я сразу поняла, что случилось ужасное.
- Дура, дура, трижды дура! - рыдала я в ярости. - Зачем она бежала в Англию? Почему не осталась сражаться за свое королевство?
А если бежать, почему не во Францию, где у нее земли, деньги, друзья-католики?
Никто из собравшихся за столом не мог ответить, все словно онемели. Сесил сидел рядом со мной, серый, осунувшийся после бессонной ночи - он читал все депеши по мере их поступления. Напротив него Бедфорд и Сассекс требовали немедленно, без всяких переговоров, начинать войну.
Сесил возражал:
- Начать войну, чтобы восстановить на троне королеву-католичку у самых наших границ!
- Если не мы, это сделают французы! - орал красный от злости Сассекс. - Шотландия снова станет французским оплотом, французы снова введут туда войска под предлогом возвращения законной королевы.
- А для Англии лучше, чтоб она сидела в своем королевстве, - вставил кузен Ноллис, - чем она будет находиться здесь, в Карлайле, в самом сердце нашего католического севера, обольщать наших людей, плести свои новые интриги и ковать измены.
Обольщать наших людей.
Не мелькнуло ли что-то в застывшем лице Норфолка при этих словах? Не знаю. Я думала тогда о другом; мое сердце замерло при последнем слове "измены".
С тех пор я лишилась сна.
Вот какой подарок привезла мне в Англию "дражайшая сестра и кузина".
А ее считают святой, католической мученицей?
Она была дрянь, настоящая дрянь. Из всех женщин она более других оправдывала грубое словцо, которым в народе называют весь наш пол. Она была, в полном, смысле этого емкого слова, - позвольте мне из скромности перейти на французский, употребить три их буквы вместо наших пяти - con.
Sauf qu'elle n'avait ni la beaute ni le profondeur, за тем исключением, что в ней не было ни красоты, ни глубины, как говорят французы.
***
Май, цветущие зеленые изгороди, казалось бы, звали радоваться вместе с природой.
Май - и тьма вокруг меня сгущалась по мере того, как окружающие осознавали последствия Марииного бегства. Впрочем, Робин бодро убеждал меня покопаться в остатках скорбного пиршества - может, сыщется какое-нибудь утешение.