Его слова потонули в серебристо-пронзительном визге сотен труб, захлебнулись в громе литавров, в звуке органа, из которого гимн рвался, словно душа из моего трепещущего тела. Признают ли меня законной королевой, чтобы чтить как свою владычицу, чтобы служить мне верой и правдой и пасть за меня в бою?
Да или нет?
"Да! Да!" и снова "Да!".
Меня пронзила ослепительная молния блаженства. Прошлое и будущее слились в одно, настоящее растянулось в бесконечность. Я видела отца и мать и в эту минуту, как никогда, жаждала, чтобы она оказалась рядом.
"Да! Да!" и снова "Да!".
Лорды орали до хрипоты и махали своими маленькими коронками, будто отпущенные с уроков школьники. И под их крики меня отвели во дворец, и там восемьсот пэров и прелатов пировали восемь часов кряду и съели, сдается, по восемь тонн пищи на брата.
Сама я едва прикоснулась к золоченому жареному лебедю, к фаршированной яблоками кабаньей голове, к павлину в перьях и скворцам в тесте. Мне приятнее было смотреть, как мои люди - да, мои, мои люди, мои пэры, мои рыцари, мой народ! - пьют и жрут до отвала. Дворцовые повара превзошли сами себя - восемь Вестминстерских кухонь превратились в кромешный ад, однако оттуда несли и несли поистине райские кушанья.
И вновь и вновь звучало по кругу; "БОЖЕ, ХРАНИ КОРОЛЕВУ!"
Мой рыцарь-защитник въехал в зал в полном боевом облачении, со звоном швырнул на мощеный пол стальную перчатку и вызвал на поединок всякого, кто усомнится в моих правах.
А пока мы ели, юный герцог Норфолк, впервые вступивший в наследственную должность главного церемониймейстера и главы Геральдической палаты, а также лорд-распорядитель коронации граф Шрусбери в золоте и серебре разъезжали на богато убранных скакунах между рядами столов, дабы уберечь нас от незваных гостей.
А я царила над всем, как Царица Небесная, на верху блаженства. И так я удалилась в опочивальню, не в силах двинуть рукой от усталости; дамы сняли с меня корону, мантию, тяжелое коронационное облачение, девушки, под водительством Кэт, уложили меня в постель, и я сразу забылась глубоким сном.
Ни до, ни после не случалось мне спать так сладко и так мирно.
Ибо то была моя последняя спокойная ночь: поутру Сесил разбудил меня вестью, которой я в страхе ждала с самой Марииной смерти.
Глава 3
Мария, моя родня, мое проклятие.
И моя горечь, как все Марии в моей жизни.
Обманчиво-спокойным голосом Сесил возвестил самое страшное:
- Мадам, королева Шотландии провозгласила себя английской королевой. Ваша сестра умерла, и теперь другая Мария заявляет притязания на ваш трон.
- Какие.., притязания? Как она может оспорить мои права? - выговорила я запинаясь, словно круглая дура.
- Она обещает, если потребуется, объявить войну.
- Войну? Господи, помилуй!
Меня прошиб холодный пот. Я увидела, как шотландцы с воплями вторгаются в Англию, вражеские корабли входят в Темзу, французские войска в эту самую минуту сбегают по сходням на берег.
- Она не нападет на нас, мадам, по крайней мере сейчас! - мрачно вымолвил Сесил. - Однако она грозится, пугает, бряцает оружием, требуя признать ее законной королевой...
Тут я уже взвилась:
- А я, выходит, самозванка, незаконнорожденная плебейка?
Разумеется, он не сказал "да", но и отрицать не стал. Он ушел, а я осталась в постели, больная и разбитая.
Кузина Мария - как же я ее ненавидела!
Уж не знаю, что привлекает мужчину в женщине, но у Марии это было от колыбели и до гробовой доски. Я умела завлечь. Мария не завлекала - это былому нее от природы.
Бог весть как ей это удавалось! Она была рослая, не ниже Робина! К тому же черноглазая, разбитная бабенка, говорят, с горбом, с огромной шишкой на носу, который загибался к подбородку совсем по-ведьмински...
Что мужчины в ней находили? Я вовсе не ревную! С какой стати?
Нет, моим проклятьем были лишь ее притязания на трон. И в конечном счете - черным проклятьем для всех ее близких, для ее дела, для нее самой.
- Это все ее свекор, наш враг Франциск, а юная королева не причастна! - возмущался граф Арундел в совете.
Дело происходило в то же утро. Я встревоженно смотрела на его обрюзгшее лицо, на его гримасы, на выкаченные от страха глаза. Я знала, что он тайно держится старого обряда - от пыльного бархатного кафтана разило потом и ладаном. Да, он - старик, но ведь и старик - мужчина. Неужто он влюблен в нее, как, по слухам, влюблены все?
Полет брезгливо поднял бровь и выложил на стол парижские депеши.
- Франциск? Только в той степени, - поправил он сухим, педантичным тоном, - что французский король велел провозгласить ее английской королевой по всей Европе. - Он скептически постучал ногтем по пергаменту. - Однако как доносят нам в этом письме, молодая королева-дофина сама с восторгом носит траур по нашей покойной королеве, своей "сестре", и щеголяет при французском дворе в английском королевском венце.
Сесил кивнул.
- Разумеется, Франция рассчитывает таким образом нас припугнуть и получить преимущества на грядущих мирных переговорах, - невесело согласился он. - Однако королева Шотландская не была бы женщиной и королевой, если бы устояла перед искушением надеть английскую корону поверх шотландской и французской.
- Так пошлем гонца к нашим представителям на мирных переговорах и велим ужесточить условия, - громко вмешался лорд Клинтон. - Никакого мира, пока королева Шотландская не откажется от своих ложных притязаний!
Иначе Франции придется туго! Мы знаем, что Испания и Франция истощены войной и со дня на день выбросят белый флаг!
Кузен Ноллис подхватил, сверкая карими глазами:
- Ни в чем не уступать папистским воинствам, папистским притязаниям!
Вокруг застеленного зеленым сукном стола летали сердитые фразы, а я сидела, слушала и думала свою невеселую думу.
Будь Мария самозванкой без роду без племени, так ведь нет, при всей своей молодости она - королева, даже вдвойне королева. Первый раз ее короновали в младенчестве, когда ев отец - король - умер со стыда после позорного бегства его воинов, разбитых англичанами при Солвей-моссе; второй - когда пятилетней девицей на выданье отправляли во Францию. Теперь она старая замужняя тетка шестнадцати лет от роду - совсем недавно она справила свое рождение в праздник Непорочного Зачатия Приснодевы Марии.
Бог любит пошутить.
Вот уж кто не дева, и если зачнет - младенца ли, войну, - зачатие явно будет порочным!
Однако ее притязания, пусть и ложные, но имеют под собой кое-какие основания. Легко вообразить, что говорят у меня за спиной Арундел, Дерби, Шрусбери и другие тайные паписты.
- Она происходит из старшей ветви Тюдоров, - бормочут они. - А значит, имеет больше прав, чем та же Екатерина Грей, внучка младшей сестры покойного короля.
Здесь, надо думать, не выдерживает кто-нибудь из стойких протестантов, старый Бедфорд или Пембрук:
- Король лишил ее прав, как рожденную в католичестве и к тому же за границей. Да она отродясь не ступала на английскую землю!