Вздохнув, он снял накидку и передал ее Юстасии, потом сбросил короткий камзол и тоже отдал монахине.
- Кто научил тебя этому? - ворчливо спросил он, опускаясь на колени рядом с дочерью.
- Никто, - призналась она, одарив его улыбкой, от которой у Генриха сразу потеплело на сердце. Мгновенно его гнев и раздражение улетучились. Просто это показалось мне единственным выходом, когда я поняла, в чем причина. Иначе она погибнет.
Кивнув, Генрих пододвинулся к дочери как можно ближе и засунул руки в чрево кобылы, помогая Розамунде.
- Голову не можешь найти?
Розамунда кивнула:
- Я нащупала задние ноги, но не могу...
- Ага! Вот она. Что-то ее держит. - Немного помолчав, он произнес: Вот так.
Розамунда почувствовала, как задние ноги жеребенка выскользнули из ее рук. Она едва успела вытащить руки из кобылы, как отец уже перевернул жеребенка внутри кобылы, и тот оказался в правильном положении.
- Кобыла слишком слаба. Тебе придется... - Она не закончила говорить, а отец уже тянул за голову и передние ноги жеребенка. Через секунду тот выскользнул на солому.
- О! - выдохнула Розамунда, разглядывая ворочавшегося на соломе малыша с тоненькими ножками. - Ну разве он не прелесть?
- Да, - ворчливо согласился Генрих, потом, откашлявшись, схватил дочь за руки и поднял с колен. - Пойдем. У нас мало времени. И потом, девушке твоего положения не пристало заниматься подобными вещами.
- Ах, папа! - Смеясь, Розамунда бросилась в объятия отца, как в детстве. Генрих тут же забыл все упреки, как она и предполагала.
- Так вот, значит, дочь короля.
Эрик переступил с ноги на ногу; его взгляд оторвался от девушки и переместился на друга.
- Похоже, что так.
- Она прелестна.
- Безусловно, - тихо согласился Эрик. - Если память не изменяет мне, она копия прекрасной Розамунды.
- Память не подводит вас. Она точная копия своей матери, - согласился Шрусбери. - Кроме волос. Волосы у нее в отца. Будем надеяться, что вместе с ними она не унаследовала его вспыльчивый характер.
- Она правильно воспитывалась, милорд епископ, в дисциплине и доброте. И непокорность исчезла! - горячо воскликнула аббатиса, рассердившись на Шрусбери уже за одно предположение, что в характере девушки имеются изъяны. Потом, словно опомнившись, она выжала из себя улыбку и более почтительно добавила: - Как прекрасно, что его величество получили мою записку. Услышав, что он в Нормандии, мы испугались, что он не успеет к церемонии.
Эрик и Роберт обменялись взглядами, и Эрик осторожно переспросил:
- Какой церемонии?
- Какой церемонии? - удивленно повторила Адела. - Ну как же, завтра леди Розамунда примет постриг.
После этих слов наступило молчание, потом Роберт пробормотал:
- Король, несомненно, будет... удивлен...
- Что?! - раздался громовой голос Генриха.
- Полагаю, он именно сейчас узнал об этом, - заметил Эрик.
Вид разъяренного монарха был картиной не для слабонервных, Лицо Генриха исказила ярость, оно так покраснело, что казалось лиловым. Даже волосы словно вспыхнули огнем его темперамента и стали вновь огненно-рыжими. Он сердито направился к ним, сжав кулаки. Его дочь следовала за ним, удивленная и слегка растерянная.
- Я думала, ты знаешь, папа. Я полагала, что ты получил мое послание, и приехал, чтобы присутствовать... - Её слова затихли, когда Генрих резко остановился и в ярости посмотрел на нее.
- Этого не будет! Ты слышишь меня? Ты не будешь, Я повторяю, не будешь монахиней!
- Но...
- Твоя мать - да упокоит Господь ее душу - настояла на монастыре перед смертью, и тогда я ничего не мог поделать. Но сейчас я могу помешать этому и помешаю. Я твой отец, и я не позволю тебе разрушить свою жизнь, став монахиней.
Розамунда на мгновение оторопела от этих слов. Потом, увидев напряженное выражение лица аббатисы, воспринявшей слова короля как оскорбление, она дала волю своему норову:
- Я вовсе не разрушу свою жизнь. Стать невестой Господней вполне достойно. Я...
- А Господь наградит тебя детьми? - прорычал Генрих, перебивая ее.
Розамунда на секунду растерялась, но тут же пришла в себя и быстро проговорила:
- Возможно. Он подарил Деве Марии Иисуса.
- Иисуса?!
В эту минуту всем показалось, что Генрих либо лопнет от ярости, либо упадет замертво. Его лицо посинело от гнева. Но тут вмешался епископ, отвлекая внимание короля мягкими словами:
- Ваше величество, стать невестой Господа - большая честь. Если таково призвание Розамунды, не следует заставлять ее...
- Вы! - набросился Генрих на епископа. - Я не желаю слушать ваши религиозные бредни. Из-за ваших сомнений мы едва не опоздали. Если бы я случайно не узнал о разорванной помолвке Эрика и не выбрал его женихом вместо Ростена, мы бы приехали слишком поздно! - Резко обернувшись к аббатисе, он закричал; - Почему мне не сообщили об этих планах?
Аббатиса, опешив, заморгала:
- Мы... Я думала, вы знаете, ваше величество. Мать Розамунды пожелала, чтобы она последовала по ее стопам и стала монахиней. Она сказала об этом на смертном одре. И поскольку вы не устроили брак, я подумала, что вы согласны.
- Я не согласен! - рявкнул Генрих и добавил: - И я готовился к ее браку. Но я спрашиваю: почему мне не сообщили о предстоящей церемонии?
- Ну... Я не знаю, ваше величество. Я послала вам сообщение уже некоторое время назад, Мы сделали это заранее, чтобы вы успели прибыть и присутствовать на церемонии.
Услышав это, король вновь набросился на Шрусбери, а покрасневший епископ беспомощно забормотал:
- Мы же переезжали с места на место, мой король. Ле-Ман, потом Шенон... Должно быть, послание прибыло после нашего отъезда. Я, конечно, разберусь во всем, как только мы вернемся.
Генрих еще раз сердито посмотрел на него, потом повернулся к дочери:
- Ты не примешь постриг, а выйдешь замуж. Ты единственный мой ребенок, который не пошел против меня. Я еще дождусь, когда ты родишь мне внуков.