— Наташ, тебе приятно, когда я так делаю?
— Как? — спросила она, словно не понимая, о чем он спрашивает.
— Так, — и Сашка прижал сильнее указательный палец.
— Ой! — прошептала Наташа.
— Так — что?
— Что?
— Не притворяйся! Ты поняла, что я спрашиваю!
— Как тебе не стыдно!
— Почему мне должно быть стыдно? Я просто хочу знать, тебе приятно или нет.
— Спрашивать такое — стыдно.
— А делать?
— И делать стыдно.
— Но мы же делаем.
— Не мы, а ты.
— Здрасьте! Вроде ты тут и ни причем!
— А что я?
— Ну, чьи ноги я глажу?
— Наташины.
— А зачем?
— Не знаю.
— Ага! Не знаешь! Чтоб тебе было приятно.
— Надо же! Какой ты труженик. А я и не знала.
— Вот я и хочу знать.
— Что?
— Хочу знать, может, тебе неприятно.
— Тогда бы я тебе этого не позволяла.
— А по-человечески не можешь сказать: "Саша, мне приятно!"
— Не могу.
— Почему?
— Ты дурачок. Я стесняюсь, неужели непонятно?
Гордость распирала Сашкину грудь.
Теперь, во время сексуальных баек в школьном туалете, он все также помалкивал, но с удовлетворением отмечал про себя, что он уже не последний в списке на ликвидацию безграмотности. Это Петька придумал такое название своим лекциям. По части описания пережитых эмоций от тихих ласк Сашка вполне мог тягаться с Петькой, тем более что тот, похоже, этому уделял мало внимания. Основной лейтмотив его рассказов сводился к завершающей стадии любви, а вот здесь Сашка был полным профаном. Но он чувствовал, что они с Наташей медленно, но уверенно, идут к цели. И это было немного страшновато. Он не сомневался, что Наташа еще девочка, что у нее никого не было. Собственно, она сама ему об этом откровенно сказала.
Как-то уже под Новый Год Наташа пришла к нему, а дома опять не было ни матери, ни братана. Они должны были вернуться поздно вечером.
Осознание того простого факта, что им никто не мешает, а главное, что в их распоряжении столько времени, осознание этого, до предела обострило их чувственность. Традиционные внутренние Сашкины тормоза, на которых прежде держались их отношения, похоже, отказали.
Он долго возился с ее одеждой, ввиду зимы, Наташа упаковалась так тепло и основательно, что никакая пурга ей не была бы страшна. Сашка никак не мог разобраться с ее поясом для чулок, его вроде бы можно было и не снимать, прежде они обходились без этого, но сегодня Сашке захотелось, чтобы пояс не мешал. Поэтому он попросил Наташу и она, рассмеявшись, помогла ему.
Господи, оказывается, он снимался вниз, как и трусики.
А вот трусики с Наташи Сашка еще никогда не стаскивал. Под резинку руку запускал и много раз. Почти каждое свидание девочка позволяла ему это делать. Причем Сашка удивлялся, что, когда они сидели на стадионе, то получалось совсем иначе, по сравнению с тем, когда они делали это стоя.
Например, в темном подъезде ее дома. Он прижимал Наташу к стене и трогал ее рукой там, прямо по голому телу, под пальцами были кучерявые волосики, Сашка пытался двигать ладонь ниже, девочка охала, сжимала коленки, но вот тут он и применял тот метод, который так неудачно использовал когда-то у вешалки. Он продвигал свою ногу между ее ног и теперь его ладонь была дерзка и свободна. До сих пор это была самая смелая ласка, которую они освоили. Безотрывно целуя ее, он проводил пальцем вдоль влажной щелки и пару раз едва не взвыл от восторга, когда влажные губки вдруг раздвигались, пропуская его палец внутрь, неглубоко, но все же внутрь. Наташа при этом громко стонала и почти бессильно провисала на его руках.
— Что с тобой, что? — спрашивал Сашка испуганно и убирал руку.
— Не знаю, — отвечала Наташа, немного помолчав.
Они оба жарко и глубоко дышали. Сашка удивлялся — почему-то дрожали колени.
И вот теперь они были одни, они были у него дома. Наташа сидела на диване, а Сашка стоял рядом, на полу, на коленях и нежно гладил ее голые ноги.
Нет, ее ноги не были полностью голыми, она была в чулках, но они уже были отстегнуты, а пояс для чулок лежал рядом на стуле, как первый трофей.
Сашка сминал кверху ее короткую юбку, ласкал ладонями ее бедра и двигал к ее животу свою голову. Наташа гладила его короткие волосы и что-то тихо шептала. Сашка словно не слышал ее. Одна лишь мысль стучала ему в голову, и он не удержался и высказал ее.
— Наташа, можно я с тебя сниму?
— Что? — спросила она.
— Твои трусики.
— Ты с ума сошел. Нет, конечно.
— Почему?