Разноязычное, разноплеменное, исстрадавшееся и освобожденное человечество.
Вавилон в городке Альт-Ландсберг за Одером.
Проходят французы, поляки, югославы. Американские и английские солдаты. Болгарин из концлагеря. Девчата с Волыни. Голландцы. Итальянцы. Чехи.
Сбит красноармейским прикладом замок с дверей европейской тюрьмы Германии. Распахнуты двери тюрем.
Вчерашние узники, невольники, пленники, рабы идут по всем дорогам - на Восток!
- Освобожденные! - говорит Слюсарев молоденькому солдатику Пете, шагающему рядом с ним. - А кем, кем освобожденные? Нами с тобой, товарищ. Ты чувствуй.
- Я чувствую... - торопливо отвечает Петя, а глаза его жадно разбегаются по толпе. - Ой, дядя Иван! Французы!
- Ну что же! - отвечает спокойно Слюсарев. - И французы... Французов немец тоже... того...
- А это кто же?
Проходит странное семейство: отец в котелке, жена в старомодном пышном и рваном платье, юноша с густыми бакенбардами и почему-то в цилиндре... дети... На рукавах у всех повязки с надписью химическим карандашом.
- Голлано, - читает Петя. - Голландцы, дядя Иван, а?
- А что ж! Может быть, и голландцы. Голландцев немец тоже... того...
- Ой, а это индийцы! Ей-богу, индийцы, дядя Иван!
Индус из Бомбея и индус из Калькутты, оба в английской военной форме и с чалмами, проходят мимо.
- Ишь ты, индийцы... - улыбается Слюсарев. - Вот, Петя, чувствуй, освободили мы индийцев. Потом дома, в деревне, расскажешь.
- Теперь бы еще негра, дядя Иван, а? Для полного комплекта! - мечтает Петя и вдруг кричит: - Дядя Иван! Негр! - И он даже замер в восторге.
Приветственно взмахивая черным кулаком и улыбаясь, проходит мулат из сенегальской пехоты.
Петя провожает его восторженным взглядом.
- А про это... - тихо говорит он, - в деревне и не поверят!..
Оно проходит, это освобожденное Слюсаревыми человечество, шумно радуясь свободе и жизни.
Они идут пешком...
Катят на велосипедах...
Собираются в большие и многонациональные обозы...
Едут в крытых фургонах...
В извозчичьих фаэтонах с фонарями...
В старинных свадебных каретах...
Два хохочущих француза едут... на катафалке и пьяно поют марсельезу.
Черный катафалк проплывает через толпу...
Все, на чем можно ехать, двигаться, везти свой небогатый скарб, - все использовано.
Идет женщина с детской коляской, но в коляске не ребенок, а чемоданчик.
Пьяные американские солдаты волокут бечевою... гроб.
В гробу (из разбитого немецкого бюро похоронных процессий)... огромное множество бутылок.
...Шумно проходят освобожденные люди.
На перекрестке, прислонившись спиной к столбу, стоит корреспондент Автономов и жадно записывает в блокнот все, что видит.
По привычке он бормочет про себя:
- На дорогах Германии сейчас невозможно встретить человека без национального знака. Освобожденные люди гордо утверждают свою национальность. Они не хотят, чтобы их принимали за фашистов.
А мимо него проходит и проносится толпа...
Национальные флаги полощутся над обозами. Флаги над домами.
Флаги на фургонах.
Флажки на велосипедах... в дугах и даже в гривах лошадей...
Американский солдат нашил на шинель, на спину большое звездное американское знамя.
Французы идут колонной, несут впереди свой трехцветный флаг.
Чудом уцелевшие евреи - их единицы - носят знаки, которыми их клеймили немцы (желтая повязка с шестиугольной звездой) - клеймо мученичества...
"Горькая ирония судьбы, - записывает Автономов. - Теперь немцы завидуют евреям".
Только одна национальность в побежденной Германии не подымает своих национальных флагов - сами немцы.
Они высовывают из своих окон белые тряпки, полотенца, простыни - знак капитуляции.
Они носят белые повязки - знак смирения, мольба о пощаде.
Им никто этого не предписывал, - они сделали это сами.
"Отныне вот он, фашистский флаг - капитуляция", - записывает Автономов.