-- Сынок, -- сказала я, -- не надо.
Он и сам знал, что не надо. Слишком многое стояло на карте.
-- Все сходится на тебе, -- настаивал Вася. Люди видели в вашем купе.
-- Не знаю, Вася, может, им показалось.
-- Слушай, -- предложил Вася вдруг, словно только-только придумал, -пойдем, заберешь пакет. Ты же высокий, достанешь. Если найдут, будет плохо и тебе и мне.
-- Тебе-то чего?
-- Как? Я же здесь хозяин. Пойдем -- достанем, выкинем, сделаем все, как надо, будет тихо, спокойно.
-- Нет, Вася, я не пойду.
-- Ты лучше скажи честно...
-- Ну, Вася, -- игра приняла другой оттенок, -- ты же понимаешь, если бы это был я, я бы тебе признался. Ты мне уже как друг, ты же видишь.
-- Значит, не ты, -- опять сказал Вася.
-- Нет, не я.
-- Значит, негр. Ты английский знаешь, давай спросим негра.
-- Нет, я не знаю английского. Может, никто не клал.
-- Ты же видел -- пакет?
-- Далеко, видно плохо.
-- Ты что -- слепой?
-- Немного, -- сказал сын и достал из кармана очки.
-- Значит, -- негр, -- еще раз сказал Вася и ушел.
Через полчаса он пришел опять.
-- Слушай, ну ты же высокий, давай достанем.
-- Нет, -- твердо сказал сын, -- я не буду. Да и тебе не советую. Лучше доложи на таможне, что заметил что-то подозрительное, тебе же еще и благодарность объявят.
-- Да, -- подтвердил Вася, -- в самом деле, будет благодарность. Только вдруг это -- ты, а тебя уже не будет. Ищи тебя.
-- Меня-то как раз найти нетрудно, я ведь остаюсь, не уезжаю.
-- Значит, не ты? -- еще раз спросил Вася.
-- Нет, не я.
-- Значит, негр.
Неужели он придет еще? И что-то еще придумает? Или это последний раунд?
Сейчас я пишу и вспоминаю, с каким серьезным видом вел Вася следствие и как произносил убежденно: "Значит, негр," и думаю, как это было смешно и наивно, и нелепо, и глупо, но тогда нам было отнюдь не смешно, хотя мы понимали весь комизм и нелепость ситуации. И невозможно было послать этого Васю подальше, далеко-далеко, закрыть перед ним дверь: "Гуляй, Вася!"
Благодарность ему нужна, думала я со злостью. Повесить в рамочке под стеклом! Показалось, что не добрал бумажки, хочет еще. Решил взять на испуг. Да и в самом деле, как не струхнуть, все было задумано так хорошо. Интересно, попался ли кто-нибудь на этот крючок из моих соплеменников, или это премьера спектакля? Мы первые удостоились такой чести. Уж очень сын подходил к отведенной ему роли -- высокий, сила вроде есть, общительный, и деньги первый раз выложил, не торгуясь, значит, есть деньги.
Сейчас я понимаю, что психолог Вася видел: сын не только физически крепок, но и нервы у него не шалят, потому не вызвал сына в коридор говорить один на один, а пришел вести допрос при нас, чтобы мы испугались очень, чтобы уговорили сына достать этот злосчастный пакет, выкинуть, дать Васе на лапу и замести следы. Это не мы, конечно, не мы, но надо было все сделать тихо и гладко, чтобы никто ничего не видел и не знал, и чтобы не было задержек и пускания крови. Мы должны были уговорить сына... Я должна была... Я, слабая женщина.
Но я не сделала этого. Я ненавидела этого Васю, от которого зависел мой покой. Я задыхалась от злости. Молча.
-- Спокойно, мама, -- сказал мне сын. -- Все нормально.
Кажется, эту схватку он выиграл.
...Поезд остановился у границы. Сумки у сына и Алеши были уже собраны, они были одеты, только без курток.
-- Все, -- прибежал Вася, -- выходите.
-- Все, -- как эхо повторил сын и решительно потянулся за курткой.
-- А вы сидите в купе, -- на ходу крикнул нам Вася.
Мы все-таки вышли в коридор -- проводить сына и Алешу. Я припала к сыну; рядом к Алеше, своему сыну, припала дочь. Несколько секунд я вдыхала родное тепло. Сын слегка обнял меня за плечи, не давая себе расслабиться, провел по плечу рукой и легко, но уверенно отстранил меня:
-- Все, мама, пора. Ты только держись, я приеду.
Потом обнялся с отцом.
-- Я на тебя надеюсь. Держитесь.
Он ушел, высокий, статный, и Алеша, тоже высокий, но худющий, куртка свободно спадала с плеч. А ведь два года назад, когда он жил дома, нормально питался и занимался спортом, он тоже был крепок и широк в плечах. И вот, что стало с ним за два года на скудных студенческих московских харчах... И от этой худобы его, может, это была последняя капля, у меня по щекам полились слезы. Господи, что это делает с нами жизнь?! Несет, словно сухие листья.
Мы вернулись в купе и сели. Все молчали. Дочка отвернулась и смотрела в темное зашторенное окно. Наверное, чтобы мы не видели, как текут слезы.
-- Да... -- сказал муж.
В вагоне было тихо, в коридоре пусто. Все будто затаилось и ждало. Потом вдруг раздался топот, пробежали какие-то люди в военной форме, наверное, они заглядывали во все купе, заглянули и в наше:
-- Оружие есть?
-- Нет.
Оглядели помещение, секунду-другую всматривались в лица -- похожи ли мы на террористов? -- решили, что не похожи, и исчезли.