"А институт там откуда? -- тоже мелькнула у меня мысль. -- Где он преподавал?"
Но Бог с ними!
У соседки было на душе тяжко, и на следующий день она поведала мне о своих бедах. Сама она болеет, сил нет, во всем виноват этот проклятый Чернобыль, и муж болеет еще с войны, а работа в школе, знаешь какая, все нервы... И сын болеет.
-- Печенка у него. Выпивает.
Я ничего не понимала.
-- Понимаешь, все его зовут: "Лева, выпей", "Лева, выпей", а он не может отказаться.
-- Да кто же его зовет? Кто ему наливает?
-- Ну ты знаешь, как это бывает. Он же сантехник.
-- А как же морская авиация? -- чуть не спросила я, но удержалась. Потом узнала, что в морской авиации он когда-то служил, было такое. Про чин мне старушка не сказала, для нее важнее была Левина больная печенка.
В первые дни муж строгал и пилил у порога, чинил разбитую мебель, мастерил себе шкаф для инструмента.
Сосед спросил меня:
-- Ваш муж, наверное, там был столяр?
-- Да, -- сказала я.
Потом пришел, спросил:
-- Нет ли у вас маленьких гвоздиков?
-- Есть, -- сказал муж и дал гвоздики.
-- А молоток у вас можно одолжить?
-- Пожалуйста. Вам надо что-то прибить? Может, я помогу?
-- Нет, не надо, я сам.
Он взял гвоздики и молоток, сказал:
-- Спасибо. За мной не пропадет.
-- Ладно уж. Пустяки.
Несколько дней спустя сосед вышел на крыльцо, окликнул мужа и протянул ему какую-то коробочку:
-- Вот, у меня есть замечательное лекарство, это слабительное, действует прекрасно. Я хочу его вам подарить.
-- Спасибо, -- сказал муж. -- Мне не надо.
-- Он что -- совсем? -- подумала я вслух о соседе, когда мы с мужем остались одни.
-- Может, это у него самое дорогое, что есть. От сердца отрывал. Может быть...
То к одному, то к другому домику на нашей улице и на соседних подъезжали машины, из них выносили вещи. Люди, что селились здесь, были все чем-то схожи -- есть помоложе нас, есть и старше, даже намного, совсем дряхлые, ни одного молодого лица, и в каждом легко узнавался недавний гражданин Союза.
В квартирах телефонов еще не поставили, на весь район имелся один телефон-автомат. Мы каждый вечер стояли в очереди, чтобы позвонить Ирине. Все куда-то кому-то звонили. И говорили подолгу.
В очереди люди беседуют. Слушаю чужие разговоры -- все вспоминают былую жизнь. Каждый был там большим человеком, все у них было хорошо, жили прекрасно. Зачем ехали?
Рядом со мной стоит моложавая женщина с хорошим умным лицом. Она спрашивает меня негромко:
-- Вы тоже там прекрасно жили?
-- Нормально.
-- Квартира у вас была?
-- Была.
-- А дача?
-- Не было.
-- А машина?
-- Нет.
-- Странно, -- говорит она, -- кого не послушаешь, у всех были и машины, и дачи, и хоромы, а мы вот два инженера, всю жизнь работали, сын женился, жил вместе с нами, ни дачу построить, ни машину купить мы не могли. И друзья у нас были такие же. А здесь все говорят...
-- Говорите и вы... -- бросил мужчина, подслушавший наш разговор.
Не знаю про блага земные, но ведь, в самом деле, каждый кем-то был. И чувствовал себя человеком. Вот сосед через три дома был лучшим на заводе фрезеровщиком, директор завода здоровался с ним за руку и называл только по имени-отчеству.
На соседней улице живет профессор, врач, венеролог, к нему приезжали лечиться большие люди. Он знал, как выглядят без штанов многие члены правительства и Центрального комитета.
Неподалеку от него живет Абрам. Фамилия у него совершенно русская, такое странное сочетание. Жена зовет его "Абраша". Он москвич, работал в каком-то научном институте, и однажды, счастливый и гордый, принес нам свежий номер журнала ведомства, к которому относился институт. Там была напечатана статья Абрама под его русской фамилией. Журнал прислали ему друзья, оставшиеся в Москве. Это было похоже на свет далекой звезды.
Всех этих людей я узнаю потом, постепенно. А пока стою в очереди к телефону, слушаю разговоры. Две женщины беседуют:
-- Я мастер-парикмахер, у нас был такой салон, такой салон... Просто так в него не попадешь, за две недели очередь занимали. Чтобы ко мне в кресло сесть, надо было заранее записаться.
-- А здесь вы стрижете?
-- Хотите подстричься? Или завивку?
-- Да хоть подстричься. Можно у вас дома?