Впервые я увидел Джейн, когда стоял по пояс в темных водах Вудс-Хоула. Она не замечала, что я разглядывал ее, когда она стояла на пирсе, перегнувшись через перила, и красивый хлопковый сарафан в полоску развевался у ее икр. Она не знала, что я заметил, как она следила за мной. А если бы узнала, я уверен, сгорела бы со стыда. Она была совсем юная — это было очевидно. Это было видно по ее манере жевать жвачку и чертить носком босоножек узоры. Я тогда изучал водоемы, затапливаемые во время прилива, и она напомнила мне брюхоногого моллюска, а если конкретнее, улитку — удивительно хрупкое создание, если лишить ее внешней раковины. Я был поражен. Мне так хотелось увидеть, как она вылезет из своей раковины.
Поскольку я не умел знакомиться с девушками, то сделал вид, что вообще ее не заметил. Что не увидел, как она оглянулась, когда садилась на паром до Мартас-Винъярд. Я решил, что она промелькнула в моей жизни и больше я ее никогда не увижу. Но на всякий случай я оставался на пирсе на два дня дольше, чем нужно, продолжая исследования.
Я знал, даже не открывая, что сумочка, плывущая ко мне, принадлежит ей. Тем не менее мои руки тряслись, когда я открыл замок и достал промокшее удостоверение личности. «Значит, ее зовут Джейн», — подумал я.
В те годы я шел к своей цели — посвятить себя изучению морской биологии. Я по ускоренной программе закончил Гарвард и через три года получил диплом бакалавра вместе с дипломом магистра, а в двадцать лет стал самым молодым ученым в Вудс-Хоуле.
Друзей у меня почти не было. Я не различал будни и праздники и всегда удивлялся, когда видел на паромах толпы людей, плывущих на остров, чтобы провести сорок восемь часов выходных. Я целые дни проводил в голубом гидрокостюме, вылавливая морских звезд, моллюсков и членистоногих, обитающих в узких расщелинах на дне океана. Я не ходил на свидания.
Поэтому было странно, что меня так взволновал столь обыденный предмет, как удостоверение личности промелькнувшей в моей жизни девушки. Стоя под душем, одеваясь перед долгой поездкой в Ньютон, я удивлялся странным физическим реакциям своего тела. Сильное сердцебиение. Потливость. Тошнота. Головокружение.
Липтоны жили на Коммонвелс-авеню в Ньютоне, в одном из тех самых маленьких особняков, которые на сегодняшнем рынке стоят несколько миллионов долларов. Я остановился у дома и позвонил в звонок, который зарычал, как лев. Я ожидал, что откроет прислуга, но дверь открыла сама Мэри Липтон — мама Джейн, как я понял, вспомнив, что она стояла рядом с девушкой на причале. Это была невысокая хрупкая женщина с темно-рыжими волосами, заплетенными в колосок. Несмотря на июльскую жару, на ней был шерстяной свитер.
— Да?
Мне понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить английский.
— Оливер Джонс, — представился я. — Работаю в Океанографическом институте в Вудс-Хоуле. — Я ошибочно решил, что в подобной ситуации упоминание заслуг придаст мне определенную долю авторитета. — Я нашел сумочку и решил, что должен ее вернуть.
Миссис Липтон взяла дамскую сумочку и повертела ее в своих миниатюрных руках.
— Ясно, — произнесла она, подбирая слова. — И вы специально за этим ехали?
— Я проезжал мимо.
Она улыбнулась.
— Может быть, пройдете в дом, мистер Джонс? Дети на заднем дворе.
Миссис Липтон провела меня через гостиную с резными дубовыми панелями, мраморным полом и фресками на потолке. Случайно я обернулся на дверь — огромное витражное окно роняло бриллианты света на холодный мрамор. Я вырос в Уэлфлите, на Кейп-Коде, в большом роскошном доме (по оценкам туристов), но он не шел ни в какое сравнение с этим бостонским великолепием. По дороге миссис Липтон расспрашивала меня о родителях, о моей профессии, образовании. Она провела меня через библиотеку, гостиную и застекленные двери на задний двор.
Мы остановились на крыльце, выходящем на небольшой поросший травой холм, который прятался в тени густого леса. Два ярко-красных полотенца алели на лужайке, словно кровь. На них сидели девочка и мальчик: Джейн и, вероятно, ее брат. Они одновременно подняли головы. На Джейн было желтое бикини. Она натянула футболку и поднялась на крыльцо.
— Мистер Джонс привез твою сумочку, — сказала миссис Липтон.
— Как любезно с вашей стороны, — ответила Джейн, как будто заранее отрепетировала эту фразу.
Я протянул руку.
— Пожалуйста, зови меня Оливер.
— В таком случае, Оливер, — засмеялась она, — ты погостишь у нас?
Когда она смеялась, у нее блестели глаза. Они были удивительного цвета, как у кошки.
Миссис Липтон позвала играющего на лужайке мальчика:
— Джоли, помоги мне принести лимонад.
Мальчик подбежал поближе. Даже в свои одиннадцать лет он был самым красивым парнем, которого я когда-либо встречал. У него были густые волосы и квадратный подбородок, на губах — легкая улыбка.
— Лимонад… — повторил он, незаметно подталкивая Джейн. — Как будто она сама не может принести!
— Я ненадолго, мне нужно возвращаться в Кейп, — ответил я.
— Ты там работаешь?
Опять вернулось головокружение. Я откинулся на прохладное дерево крыльца.
— Я морской биолог.
— Ух ты! А я в школе учусь.
Возможно, если бы я заранее знал о ее возрасте, на этом все бы и закончилось. С годами разница становится менее заметной, но в юности пять с половиной лет кажутся вечностью. Я видел, как Джейн смотрит на меня, — как на старика. Как будто глаза сыграли с ней в Вудс-Хоуле злую шутку, как будто в рассеявшейся дымке она увидела не того человека, которого ожидала.
— Мне двадцать, — сказал я, надеясь, что она поймет.
Она расслабилась, или, по крайней мере, мне показалось, что расслабилась.
— Понятно.
Я не знал, что еще сказать. Я не привык общаться с людьми, большую часть жизни я провожу в толще океана. Но Джейн заставила меня вынырнуть.
— А что ты делал у пристани?
И я рассказал ей о заливных водоемах, о храбрых ракообразных, которые живут в таких неблагоприятных условиях. Рассказал, что несколько лет буду их изучать, а потом напишу диссертацию.
— А что потом? — спросила она.
— Что потом?
Я никогда не думал, что будет потом. Столько всего зависело от этого заключительного шага.
— Будешь изучать что-то другое? Ну, не знаю, камбалу, рыбу-меч или, может быть, дельфинов? — Она улыбается. — Мне нравятся дельфины. Я ничего не знаю о дельфинах, но мне кажется, что они всегда улыбаются.
— Как и ты, — выпалил я и закрыл глаза.
«Идиот, идиот, какой ты идиот, Оливер!» Я открыл один глаз, потом второй, но Джейн оставалась рядом и ждала ответа на свой вопрос.
— Не знаю, еще не решил. Возможно, буду изучать дельфинов.
— Отлично.
— Отлично, — повторил я, как будто решилась моя судьба. — Мне пора ехать, но я хотел бы встретиться с тобой снова. Сходить куда-нибудь.
Джейн зарделась.
— С удовольствием, — ответила она.
При этих словах я почувствовал, как с плеч свалился огромный груз. Это ощущение было сродни эйфории, которую я испытал, когда, еще студентом, опубликовал первую научную статью. Разница заключалась в том, что на этот раз эйфория заставила меня задуматься: а куда мне ехать? Сейчас, пребывая в приподнятом настроении, я мог думать исключительно о Джейн Липтон.
На крыльцо вышел мужчина. Конечно, сейчас мне уже все известно, но тогда я списал замешательство Джейн на игру воображения.
— Джонс? — произнес мужчина глубоким глухим голосом. — Александр Липтон. Хотел поблагодарить за то, что вы вернули Джейн кошелек.
— Сумочку, — прошептала Джейн. — Дамскую сумочку.
— Пустяки, — ответил я, пожимая его руку.
Ее отец был крупным, загорелым властным мужчиной с глазами-щелочками. Откровенно говоря, его глаза — угольно-черные — вызывали во мне беспокойство. Я не мог различить, где заканчивается зрачок и начинается радужная оболочка. Он был одет для игры в гольф. Отец подошел к Джейн и приобнял ее.
— Не знаем, что делать с нашей Джейн, — сказал он.
Дочь вывернулась из его объятий и пробормотала что-то насчет лимонада. Ну где он там? Джейн так тихо открыла дверь, что та даже не качнулась на петлях, и оставила меня на улице наедине со своим отцом.
— Послушай меня, Джонс, — сказал Александр Липтон, и его лицо стало удивительным образом похоже на лицо бескомпромиссного адвоката по уголовным делам, который не намерен уступать ни на йоту. — Когда Джейн исполнилось пятнадцать, я разрешил ей встречаться с теми, с кем она хочет. Если ты ей нравишься — ее дело. Но если ты обидишь мою дочь, клянусь, я подвешу тебя за яйца в Старой Северной епископальной церкви. Знаю я таких, как ты, сам учился в Гарварде! А если до того, как ей исполнится семнадцать, ты хоть пальцем ее тронешь… Скажу просто: я превращу твою жизнь в ад!
Я тогда подумал: «Этот человек — псих». Он меня даже не знал. Но потом, как будто гроза прошла, лицо Александра Липтона смягчилось и превратилось в лицо состоятельного мужчины средних лет.
— Жена говорила, ты морской биолог.
И прежде чем я успел ответить, в дверях появились Джейн с матерью, которые несли поднос со стаканами и запотевший кувшин лимонада. Джейн наливала, а миссис Липтон передавала стаканы каждому из нас. Александр Липтон залпом выпил свой лимонад, и Мэри тут же подскочила к мужу, чтобы забрать стакан. Он извинился и ушел, она последовала за ним.
Я наблюдал, как пьет Джейн. Она, как ребенок, держала стакан двумя руками. Я дождался, пока она все выпьет, и сказал, что мне пора идти.
Джейн проводила меня до машины. Мы мгновение постояли перед старым «бьюиком». Солнце припекало голову. Джейн повернулась ко мне.
— Я специально бросила сумочку в воду.
— Знаю, — признался я.
Прежде чем сесть в машину, я спросил, можно ли поцеловать ее на прощание. Когда она молча согласилась, я обхватил ее лицо руками — я впервые к ней прикоснулся. От моего прикосновения ее кожа, немного жирная от лосьона для загара, пружинила. Джейн закрыла глаза и в ожидании склонила голову набок. От нее пахло какао-маслом и пóтом. Больше всего на свете мне хотелось поцеловать ее в губы, но в ушах стоял голос ее отца. Я улыбнулся своей удаче и, решив, что у меня впереди целая вечность, прижался губами ко лбу Джейн.