Милая Джейн!
Когда тебе было двенадцать, утебя был кролик по кличке Фицджеральд — ты увидела эту фамилию на полках школьной библиотеки, итебе понравилось слово. Сам кролик был не так интересен, как обстоятельства его появления: папа сломал маме два ребра, ее отправили вбольницу, ты так расстроилась, что отказывалась есть, спать итак далее. Вобщем, папа вывел тебя из ступора, когда принес домой этого полосатого, как печенье «Орео», кролика, укоторого даже уши еще толком не стояли.
К сожалению, стоял февраль, ивместо того чтобы построить кролику домик, ты настояла на том, чтобы он жил втепле вдоме. Мы достали счердака столитровый аквариум, поставили его на пол вгостиной, наполнили опилками, пахнувшими деревом, ипосадили туда Фицджеральда. Он бегал кругами иприжимался носом кстеклу. Он лапкой пошарил вчистом углу. По большому счету он оказался довольно противным: погрыз телефонные провода, носки икрай кресла-качалки. Он кусал меня.
Ты любила этого дьявольского кролика. Наряжала его вкукольную одежду снарисованными яблочками, прятала его всвоей блестящей сумочке, скоторой ходила вцерковь, ипела ему песни «Битлз». Однажды утром, когда кролик улегся на бок (и мы обнаружили, что он мальчик), ты решила, что такая поза — дурной знак. Ты заставила меня засунуть руку вклетку, акогда Фицджеральд не стал меня кусать, поняла, что он заболел. Мама отказалась везти его кветеринару — она иблизко не собиралась подходить ккролику, не то что куда-то его везти. Она воззвала ктвоему благоразумию ивелела собираться вшколу.
Ты сопротивлялась иплакала, даже разорвала обивку диванчика, но вшколу все-таки пошла. Втот день, словно вмешалось само провидение, поднялся северо-восточный ветер. Когда повалил такой сильный снег, что из окон класса невозможно стало разглядеть игровую площадку, нас распустили по домам. Когда мы вернулись, Фицджеральд уже умер.
Как ни странно, мы, хотя раньше никогда не сталкивались со смертью, довольно безразлично кней отнеслись. Мы понимали, что кролик мертв, изнали, что нужно что-то делать. Иоба постарались. Ядостал из папиного шкафа обувную коробку (единственную, которая оказалась достаточно большой, чтобы кролик туда поместился), аты стащила умамы серебряные ложки изасунула их вкарман своего зимнего комбинезона. Мы надели свитера исапоги, но надо было еще положить тельце кролика вкоробку.
— Я не могу, — призналась ты, поэтому яобмотал холодные лапки Фицджеральда кухонным полотенцем иподнял его.
Когда мы вышли из дома, на улице уже было семь сантиметров снега. Ты повела меня на школьный двор — кместу, куда выходили окна твоего класса, кместу, где ты могла бы целый день наблюдать за могилкой. Вытащив ложку из кармана, ты стала тыкать ею вмерзлую землю. Ты имне дала ложку. Через час, когда коричневая земля открылась, как чей-то неопрятный рот, мы похоронили Фицджеральда. Прочитали «Отче наш», потому что это была единственная молитва, которую мы помнили. Выложили на снегу крест из камней изаплакали. Было настолько холодно, что слезы замерзали унас на щеках…
По шоссе 70 доедешь до шоссе 2, потом до шоссе 40. Конечная точка твоей поездки — Балтимор. Если доберешься туда до пяти, сможешь посетить медицинский музей университета Джонса Хопкинса — мой любимый.
В конце концов ты стала отрицать, что утебя вообще был кролик. Но вот что больше всего мне запомнилось: когда мы шли домой, впервые не ты меня, аятебя вел за руку.
С любовью,
Джоли.