Брюс держал в руках книгу, но не мог сосредоточиться. Недовольный тем, что из-за непогоды приходится сидеть дома, он невидящим взглядом смотрел в одну и ту же страницу, неподвижно лежа на кушетке перед камином. Мысли то и дело уносили его в прошлое. Потом его внимание привлекла Клэр, которая слонялась из угла в угол, поглядывая на окна. С самого утра было заметно, что она нервничает. Об этом говорили нахмуренные брови и побелевшие костяшки пальцев, когда она сжимала в руке чашку с кофе.
Клэр остановилась у окна, наблюдая, как раскачиваются под напором ветра деревья, пригибаются к земле кусты. Дождь все лил и лил не переставая. Прогремел раскат грома, после которого в воздухе повисла внезапная тишина. Было видно, что Клэр затаила дыхание, как бы готовясь к новому порыву стихии.
Брюс услышал, как она вздохнула и снова беспокойно заходила по комнате. Это бесконечное хождение уже начало действовать ему на нервы. Раздражение все усиливалось.
— Ты похожа на дикую кошку, запертую в клетку. Ради бога, сядь и расслабься, пока не протоптала тропинку.
Клэр не ответила, лишь шаги стали совершенно бесшумными — и впрямь как у кошки, — когда она подходила к другому окну. Ее взгляд был прикован к месту, где он собирался весной посадить яблоневый сад, всерьез вознамерившись заняться садоводством. Он с горечью подумал, что единственная полезная вещь, которой его научила тюрьма, — это копать землю.
Брюс отбросил книжку. Его раздражение достигло предела.
— Клэр!
Она тотчас же остановилась, затем зашагала снова.
— Да не могу я сидеть на месте! Не понимаю, как ты можешь быть таким спокойным, прямо как удав. Почему ничего не делаешь?
— А что, по-твоему, я должен делать? Если ты имеешь в виду погоду, то тут я совершенно бессилен что-либо изменить, остается только набраться терпения и ждать, когда буря закончится. — Брюс подумал, что Клэр чувствует себя здесь взаперти и не может ничего поделать.
Как знакомо ему это чувство! И ей, городской жительнице, единственной в семье, избалованной, благополучной во всех отношениях, неплохо было бы узнать, что не все в этой жизни зависит от ее прихоти.
Клэр остановилась посреди комнаты. В ее взгляде Брюс прочитал нерешительность, замешательство и неопределенность. Одетая в его старую фланелевую рубашку, которая доходила ей до колен, и в шерстяные носки, она выглядела такой юной, такой беззащитной и в то же время притягательной.
Едва он успел подумать об этом, как его пронзило острое желание, подобное молнии на темном ненастном небе. Оно помимо воли охватило его и растеклось горячей лавой по всему телу.
— Ты же хорошо знаешь местность, тебе знакомо все вокруг на много миль, — заметила Клэр. — Есть у тебя какие-нибудь соображения, как мне выбраться отсюда?
Он невесело улыбнулся.
— Я тебе настолько противен?
Она побледнела.
— Ты же знаешь, что нет.
— Тогда в чем проблема? Что ты вдруг так заторопилась?
— Мне нужно обратно в Лондон. Меня ждут дела.
— Какие, например? — против воли полюбопытствовал Брюс. — Благотворительный бал, посещение картинной галереи или, может быть, один из тех утомительных показов мод, которые ты, насколько я помню, так обожала? Когда ты начнешь жить по-настоящему, Клэр?
— Я живу по-настоящему, — возразила она. — Что бы ты ни думал обо мне, но я не легкомысленная светская пустышка, которая порхает с одного светского раута на другой и не знает ничего, кроме развлечений. Да я и раньше такой не была, и тебе это прекрасно известно. Когда мы с тобой встретились, я работала, помнишь?
— Ну еще бы, — насмешливо согласился он.
Клэр пересекла комнату, задержавшись у камина.
— У тебя есть радио? Я хочу послушать прогноз погоды.
— Батарейки сели.
Она взглянула на него.
— А телефон? Мы могли бы позвонить в службу погоды. — Ее сотовый здесь, в горах, не работал, она уже проверила несколько раз. — Можно позвонить в вертолетную службу в Форт-Вильямсе. Позвонить и попросить их прилететь, как только погода наладится.
— Забудь об этом. Линия порвана. Кстати, электрическая тоже.
Клэр сдвинула брови.
— А как же свет, холодильник, кофеварка?
— Генератор, — коротко бросил Брюс.
— Отсюда есть какая-нибудь другая дорога?
Он подумал о старой дороге через лесосеку.
— Она небезопасна.
Луч надежды на ее лице сменился разочарованием.
— Ты уверен?
— Разве я когда-нибудь тебе лгал?
— Нет, но сейчас, возможно, ты преследуешь какую-то цель, — без особой уверенности предположила она.
Он усмехнулся. Да, она действительно изменилась, стала более проницательной, лучше разбирается в людях и их поступках.
— Что-то ты сегодня слишком подозрительна, детка.
— Просто сегодня я лучше соображаю. К тому же прошлой ночью ты преподал мне замечательный урок, который я усвоила и никогда не забуду.
Брюс напрягся, злясь на себя, что как последний дурак поверил, будто она на самом деле хотела его.
— И что же это за урок?
— Что ты не заслуживаешь моего доверия.
— Как и ты моего. И это ставит нас в одинаковое положение, не так ли? — спросил он, не скрывая горечи. — Теперь мы равны.
— Нет здесь никакого равенства, и тебе это прекрасно известно. До тех пор пока ты не перестанешь винить меня за все несчастья в твоей жизни, мы не сможем до конца доверять друг другу. — И она опять нервно зашагала по комнате.
Брюс изучающе смотрел на нее и размышлял. Ему неприятно было признаваться даже самому себе, что, возможно, в ее словах есть доля истины.
— Пожалуй, полезно будет тебя еще кое-чему научить.
Она даже не приостановилась, а продолжала ходить от одного окна к другому.
— Едва ли ты научишь меня тому, чему я хотела бы научиться, так что не трать понапрасну силы и время.
— А я терпеливый, Клэр, — напомнил он. — Очень терпеливый.
Она остановилась, посмотрела на него, затем отвела взгляд.
— Ты сравниваешь разные вещи. Это несопоставимо.
— Нет. Я говорю о том, что день-другой безвылазного сидения вдвоем со мной в уединенном доме в горах не идет ни в какое сравнение с пятью годами в тюремной камере. Ты даже представить себе не можешь, что значит быть заключенным в четырех стенах на долгий срок, не знаешь, каково это не иметь возможности свободно передвигаться.
Клэр посмотрела на него долгим взглядом.
— Не знаю, но могу понять.
— Едва ли, — скептически бросил он.
Клэр возобновила свое беспокойное хождение.
— Сядь и успокойся, — холодно посоветовал ей Брюс. — Ты действуешь мне на нервы. Вздремни или почитай книгу. Гроза не прекращается, поэтому благодари Бога, что ты не на улице и у тебя есть крыша над головой. Не надо изображать из себя святую мученицу.
— Ничего я не изображаю. Все просто прекрасно. И прекрати обращаться со мной, как с глупым ребенком, который не знает, как ему повезло.
— А ты и ведешь себя, как глупый, капризный ребенок. — Он усмехнулся хорошей мысли, пришедшей ему в голову. — Кстати, лучшее средство от хандры — заняться каким-нибудь делом. Раз уж ты не можешь пока уехать и вынуждена терпеть мое общество, могла бы сделать что-нибудь полезное, например приготовить поесть.
— Ради бога, перестань допекать меня, я устала от твоих насмешек и язвительности. И готовить я ничего не буду, сам готовь. Я тебе не прислуга.
— Ну тогда ты можешь начать развлекать меня, — с нахальной улыбкой предложил он.
— Развлекать тебя?! — возмутилась Клэр. — Прошу прощения, но я не танцую, не пою, не рассказываю анекдоты. Каких же развлечений ты от меня ждешь?
— Почему бы тебе не рассказать мне о мужчинах, которые были у тебя за эти шесть лет? Уверен, что это было бы весьма забавно, не находишь?
Клэр резко остановилась и прижала к груди ладони?
— Я не ослышалась? Ты просишь меня рассказать о моих мужчинах?
— Вот именно, Клэр. О твоих мужчинах. О мужчинах, которые в мое отсутствие научили тебя многим забавным и полезным вещам. Кстати, интересно было бы знать, как они отнеслись к тому, что твой бывший муж сидит в тюрьме, или меня уже не принимали в расчет? Понравилось ли им то, чему я научил тебя в постели?
— Ты ненормальный.
— Я так не думаю, да и ты тоже, учитывая твое поведение прошлой ночью. — Брюс вскочил. — Совсем недавно ты наслаждалась моими ласками, разве нет? Ты положила мои ладони на свою грудь, уселась ко мне на колени и всячески пыталась соблазнить меня, забиралась буквально ко мне под кожу. Ты стонала, когда я целовал тебя, трепетала от удовольствия, чуть ли не плавилась от вожделения, не пытайся отрицать очевидного.
— Очевидного? — Клэр побледнела. — И что же тебе очевидно? К чему ты клонишь?
— К тому, детка, что ты заводишься с полуоборота. Такая пылкость приобретается большой практикой в постели.
Клэр вздохнула, и столько всего прозвучало в этом вздохе, что Брюс даже не попытался разобраться. Он суровым взглядом пригвоздил ее к месту и спокойно наблюдал за внутренней борьбой, которая отражалась у нее на лице. По ее глазам было видно, как ей не хочется признавать правду.
— Хорошо, Брюс. Я расскажу тебе все, о чем ты просишь, только потом не забудь, что ты сам этого хотел. — Клэр гордо выпрямилась и вскинула голову, взглянув ему в глаза без всякого страха. — Думаю, что мне лучше начать с Бенджамина Вермоута. Он известный в Лондоне аукционист, обожает искусство и театр. Мы с ним посещали выставки, посмотрели несколько новых спектаклей.
— А что еще он обожает? — допытывался Брюс, отказываясь признавать, какую боль причиняют ему ее слова.
Она улыбнулась.
— Он без ума от моей фигуры, поэтому для него я всегда надевала облегающие открытые платья. Затем, конечно, Алекс Данлоп.
— А, сын банкира, которого твой папочка прочил тебе в мужья! Но разве он не женился на твоей подруге?
Она невозмутимо взглянула на него.
— Да, он женат на моей подруге. И что из того?
Брюс не мог поверить своим ушам.
— Ты спишь с женатыми мужчинами?
Клэр с безразличным видом пожала плечами.
— Почему бы и нет? Все так делают. Кроме того, они не так привередливы и меньше болтают. — С довольной улыбкой она легонько постучала себя пальцем по подбородку. — О, не забыть бы про Тимоти Кларенса. Он старый друг моего отца. Тим такая душка, несмотря на то что на двадцать два года меня старше, поэтому мы с ним старались не терять времени даром. Тим — вице-президент крупной корпорации, член палаты лордов, весьма влиятельная личность. Ему нравится повсюду появляться со мной, особенно когда приходится давать интервью средствам массовой информации. Кстати, ты должен помнить его. Он присутствовал на нашей свадьбе.
Потрясенный откровениями бывшей жены, Брюс смотрел, как Клэр невозмутимо поправляет свои рубиновые волосы, отточенным светским жестом убирая прядь со щеки. У него зачесались руки свернуть ей шею.
— Хотя, если уж откровенно, больше всех мне нравится Кевин Фэнтон. Кевин — страстный любитель лошадей и скачек. У него две конюшни и несколько десятков скаковых лошадей. Он несколько раз возил меня в свое поместье под Оксфордом, где мы скакали на прекрасных чистокровных лошадях и развлекались в свое удовольствие.
Брюс старался не подать виду, как ему неприятно все это слышать. Едва только он представлял Клэр в объятиях другого мужчины, как неукротимый гнев закипал в нем. Не может быть, чтобы все это было правдой. Да она просто смеется над ним!
— Ты лжешь. Ты все это выдумала.
— Разве? С чего ты взял?
Он почувствовал, что теряет над собой контроль.
— Зачем? — Его тон стал резким.
— Ну, на тебя не угодишь. Ты же сам просил развлечений, вот я и стараюсь. Чем же ты недоволен? К тому же разве не ты так жаждал услышать о моих многочисленных сексуальных похождениях? Ведь ты же хотел доказать самому себе и мне, что я стерва и дрянь без моральных устоев и жизненных принципов, вот тебе и доказательства. Ты должен благодарить меня за то, что я сделала за тебя всю черную работу. Я подтвердила твое низкое мнение обо мне как о женщине. Не слышу аплодисментов и слов благодарности.
— Сейчас ты говоришь, как настоящая стерва.
— Что ж, ты единственный, кто считает меня таковой. Ну что, теперь ты доволен? Мы закончили этот дурацкий разговор?
Клэр увидела, что он направляется к ней и что он зол, но осталась на месте и не отступила. Пожалуй, она даже хотела этого столкновения лицом к лицу, хотела дать ему отпор и стояла, вздернув подбородок и сжав руки в кулаки.
Он схватил ее за плечи и рывком притянул к себе. В ее взгляде не было испуга, не было ничего, кроме упрямства, и это удивило его.
На какое-то мгновение у Брюса мелькнула неожиданная мысль, что он должен извиниться за то, что заставил ее пройти через это унижение, но желание отомстить за предательство перевешивало все остальное. Нет, он не станет извиняться. Это лишь незначительная плата за то унижение, через которое пришлось пройти ему.
Он мог бы выпроводить ее за пределы своих владений в считанные часы, воспользовавшись дорогой, ведущей в долину, но ему захотелось, чтобы она еще некоторое время побыла здесь, с ним, даже если он сойдет с ума от ревности и неутоленного желания. Брюс говорил себе, что несколько дней в уединенной глуши без связи с внешним миром — это сущая мелочь. Разве это можно сравнить с пятью годами в тюремной камере размером чуть больше гроба? Да здесь просто рай по сравнению с тем адом, через который он прошел по вине вероломной жены и ее папаши-подлеца.
— Ты была с другими мужчинами, Клэр? — потребовал он от нее ответа.
— По-моему, я ясно дала тебе понять прошлой ночью, что не буду отвечать на этот оскорбительный вопрос. И я действительно не буду. Это не твое дело.
Брюс сжал ей плечи. Она права. Это и в самом деле больше не его дело. Они разведены, она больше ему не жена. Но вопреки доводам рассудка он ощущал почти физическую боль при мысли, что другие мужчины прикасались к ней, целовали ее, занимались с ней любовью. Какого дьявола!
— Отвечай! — прорычал он.
Клэр не смотрела на него. Ее взгляд скользнул через комнату и упал на дневник, так и лежащий там, где она его оставила.
— Прочитай дневник моего отца, и тогда я, быть может, отвечу тебе.
— Клэр, — пророкотал он угрожающе, — ты не в том положении, чтобы ставить мне условия. Разве ты этого еще не поняла? Не советую тебе тягаться со мной в упорстве и выдержке. Я прошел хорошую школу, уж поверь мне.
— Я больше не участвую в войне, которую ты развязал против меня, так что прекрати угрожать мне и давить на меня. И запомни, Брюс Макалистер, я совершенно серьезно заверяю тебя, что у меня хватит сил дать тебе достойный отпор. Не только ты прошел суровую школу. Ты и представления не имеешь, через что мне пришлось пройти за эти пять с лишним лет. Я уже неоднократно говорила тебе, что ты не единственная жертва несправедливости, но ты не желаешь слушать, ты слишком увлечен смакованием собственных страданий. Но не стоит меня недооценивать.
Вне себя от ярости он разжал пальцы. И Клэр вырвалась из его рук. Наверняка на плечах останутся синяки от его пальцев. Она опрометью бросилась в кухню.
Брюс не мог больше сдерживаться. Нужно было дать выход накопившимся эмоциям. С силой хлопнув дверью, он бросился вон из дома без плаща и ружья, в чем был.
Он шел, не разбирая дороги, шлепая по лужам, натыкаясь на деревья и не обращая внимания на дождь и грозу. Он не чувствовал ни холода, ни того, что промок до нитки. Ему было все равно. Перед его мысленным взором то и дело мелькали картинки, одна мучительнее другой: вот обнаженная Клэр лежит, раскинувшись на постели; вот она улыбается другому; вот какой-то лощеный франт целует ее. Брюс тряхнул головой. Зачем он терзает себя? Прошлого не вернуть и ничего не поправить. Клэр больше не принадлежит ему. Она свободна и вольна распоряжаться собой по своему желанию. А он сам напросился, она была права. Хотел наказать ее, а наказал сам себя.
Такие мысли бродили в его голове, пока он больше часа мотался по окрестностям. Немного успокоившись, Брюс вернулся в дом. Сбросив мокрую одежду, он насухо вытерся. Влез в джинсы и набросил рубашку, не застегивая. Расчесывая мокрые волосы, Брюс окончательно решил, что перестанет мстить Клэр за предательство, а попытается выбросить ее из головы и забыть, что когда-то она была очень дорогим для него человеком. Что они любили друг друга. И что она предала их любовь.
Клэр услышала, как хлопнула входная дверь, и замерла, не донеся ложку до рта. Она как раз собиралась попробовать, достаточно ли соли в курином супе. Она прислушалась к его шагам и успокоилась, услышав, что он направился в спальню и закрыл за собой дверь.
Занимаясь приготовлением обеда, Клэр решила, что будет держать себя в руках и не станет лезть на рожон, если Брюс изъявит желание пообедать вместе с ней. Пока его не было, она приготовила суп из полуфабрикатов, которые нашла у него в холодильнике, и несколько бутербродов с сыром и ветчиной. Оставалось только отыскать в навесном шкафу какое-нибудь блюдо.
Увидев, какой у него скудный набор посуды, состоящий из щербатых тарелок и треснувших чашек, она вспомнила о хрустале и фарфоре, которыми они пользовались и для поспешных завтраков, и для длительных романтических ужинов при свечах на выходные, праздники или просто когда у них возникало такое желание. Господи, как же хорошо им было вместе!
Вздохнув, Клэр отбросила воспоминания и наконец-то узрела блюдо на верхней полке шкафчика. Она притащила из комнаты табуретку и, сокрушаясь по поводу своего небольшого роста, взобралась на нее, придерживаясь рукой за стену.
— Какого черта ты тут делаешь?!
Клэр вздрогнула от неожиданности и едва не свалилась с табуретки, когда резко повернулась на сердитый окрик Брюса и увидела его самого в дверном проеме.
— Слезай оттуда! — приказал он, решительно направившись к ней.
— Я просто хочу достать… — Она ойкнула от неожиданности, когда он без лишних церемоний схватил ее за талию и снял с шаткой табуретки так легко, словно она весила не больше пушинки. Уже в который раз она восхитилась его физической силой.
Клэр ухватилась за его плечи. Ее рубашка задралась, когда она съехала вниз, и на голом животе остался след от железной пряжки ремня. Брюс удержал ее на весу, глядя ей прямо в глаза. У нее сразу же участилось дыхание, едва только она почувствовала его близость и ощутила запах дождевых капель в его волосах. Она испытывала почти непреодолимое желание обвить ногами его чресла и прижаться к нему в любовном порыве.
Но она знала, что тем самым ничего не добьется, лишь в очередной раз нарвется на его презрение, поэтому, чтобы удержаться от глупости, она спросила первое, что пришло ей в голову.
— Хорошо прогулялся?
Он отпустил ее. После такого близкого соприкосновения Клэр почувствовала легкое головокружение, как после бокала шампанского, но все же заставила себя сделать шаг назад. Дрожащими руками она поправила рубашку.
Брюс достал блюдо и поставил его на кухонную стойку рядом с бутербродами. Прислонившись к стойке спиной, он сложил руки на груди и стал наблюдать за ней с холодным выражением лица.
Нервничая под его взглядом, Клэр разложила бутерброды с сыром и ветчиной на блюдо, приготовила тарелки, чашки, приборы и салфетки.
— Надеюсь, ты не против, что я тут немного похозяйничала? Ты же сам предлагал мне заняться готовкой, чтобы не маяться от безделья. Вот я и воспользовалась твоим советом.
— Да ради бога, будь как дома, — проговорил он с издевкой.
Она ничего не ответила, хотя у нее чесался язык упрекнуть его за то, что он обращается с ней как с воровкой.
Сполоснув над раковиной руки, она прошла в узкую длинную комнату, служившую одновременно и прачечной и кладовкой. Тусклая лампочка едва освещала помещение. Все еще находясь под впечатлением близости Брюса, она приостановилась, чтобы перевести дух. Она зашла сюда за банкой консервированных персиков, которую еще раньше заметила на полке. Взяв банку, она направилась к двери и чуть не выронила ее, когда увидела Брюса. Он стоял в дверном проеме, заполняя его собой, заслоняя свет из кухни. У Клэр ёкнуло сердце и возникло ощущение, что она попала в лапы к свирепому, безжалостному хищнику. Немного поколебавшись, она собрала все свое мужество, подошла к нему и произнесла:
— Пожалуйста, дай мне пройти.
Он придвинулся к ней.
Клэр похолодела. Что он задумал? Очередное унижение для нее? Она почувствовала себя такой маленькой и беспомощной, когда Брюс навис над ней как скала. Он взял из ее рук банку с персиками и поставил на первую попавшуюся полку, ни на секунду не отрывая от нее взгляда.
— Ни ты, ни кто-либо другой не запугает меня, Брюс. Оставь свои игры, я отказываюсь в них играть, так что пропусти меня. Обед стынет.
— Это уже не игра, Клэр. — Брюс приблизился к ней вплотную.
Она отпрянула, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. Она сделала еще два шага назад. Брюс продолжал наступать и не остановился даже тогда, когда она уперлась спиной в стену. Прижав к стене ладони, Клэр старалась ничем не выдать своего беспокойства.
Он подошел и встал близко-близко. Клэр ощущала его тепло и силу. Она подняла глаза и посмотрела на него снизу вверх, ее дыхание участилось, сердце билось как сумасшедшее. Она не могла взять в толк, чего же он добивается, и попыталась найти ответ на его лице, но его когда-то такие выразительные глаза сейчас ничего ей не сказали.
Брюс поднес руку к ее щеке. Клэр непроизвольно уклонилась. Он нахмурился, рука повисла в воздухе, взгляд сделался недобрым.
Что с ним происходит? Чего он на этот раз хочет от нее? — недоумевала Клэр.
— Что ты пытаешься доказать? — наконец спросила она.
— Мне ничего не нужно тебе доказывать, Клэр. Все и так яснее ясного.
— Что тебе ясно?
Она вздрогнула и закрыла глаза, почувствовав, как он медленно проводит кончиками пальцев по ее щеке, нижней губе. Брюс негромко чертыхнулся. Она широко раскрыла глаза, в которых отразилось желание и… смущение.
— Что ты хочешь меня. Признайся, дорогая, что это так, — настаивал он.
— Нет! — вскрикнула Клэр, упираясь кулаками в его обнаженную грудь.
— Разве? — Брюс еще теснее прижался к ней, коленом раздвинув ее бедра. — Будь же со мной откровенна хотя бы в этом.
— Я откровенна с тобой. Я хочу тебя, но не хочу быть использованной. — Не в силах с собой справиться, она прижала ладони к его груди, ощущая гулкое биение его сердца и тепло кожи. Боже, как же долго она мечтала об этом, грезила по ночам, как ее пальцы до зуда, до боли жаждали прикоснуться к любимому. И сейчас ее руки заскользили по мускулистой груди. Клэр почувствовала, как у него перехватило дыхание.
— Я хочу трогать тебя, ласкать, как делал это раньше, — проговорил Брюс осипшим от желания голосом. — Тебе же всегда нравились мои ласки, не правда ли, Клэр?
Она ничего не ответила, только чуть пошевелилась, и это еще теснее прижало ее к нему. Клэр прекрасно помнила, как искусно он умел заставить ее забыть все на свете, отбросить все условности и погрузиться в омут наслаждений. Но она опасалась его бурного натиска, потому что знала: в данный момент им движет отнюдь не любовь и нежность, а неутоленное вожделение изголодавшегося по женщине мужчины. Он просто хочет использовать ее.
— Часто во сне я слышал звуки, которые ты издавала, когда мы занимались сексом. Ты просто мурлыкала как кошка от удовольствия. Я снова хочу услышать их, сделай это для меня сейчас.
Клэр не могла вымолвить ни слова. Она замотала головой и попыталась вырваться, когда он вызывающе потерся об ее живот своей затвердевшей плотью.
— Прошу тебя, не надо, не делай этого! — взмолилась она. Ее колени ослабели, желание разгоралось все сильнее.
— Чего не делать? Не возбуждать твоего сексуального аппетита? Не напоминать о том, что мы потеряли, когда ты предала меня? Не подливать масла в огонь, который бушует в твоей крови, потому что он может сжечь тебя дотла? Чего именно, Клэр?
На нее вдруг навалился страх. Страх из-за того, что она безумно хочет его и не сможет устоять. Из-за того, что она все еще любит его, как никого и никогда. Из-за того, что она будет любить его всегда, до конца дней, независимо от того, любит ли он ее.
Горячее желание, пылающее в его взгляде, на какое-то мгновение парализовало ее. Все тело напряглось, каждая мышца была натянута как струна. Закрыв глаза, Клэр прислонилась головой к прохладной стене, не в силах ни думать, ни говорить, ни пошевелиться. Она знала только одно: все эти долгие пять с лишним лет она мечтала о том, чтобы еще хотя бы один-единственный раз почувствовать всю силу его страсти. От ее сопротивления остались одни воспоминания, когда он пальцем осторожно очертил контуры ее губ. Клэр непроизвольно схватила палец губами и втянула в рот.
Брюс резко втянул носом воздух и пробормотал ругательство, которое при других обстоятельствах прозвучало бы грубо, но сейчас оно слетело с его губ как молитва.
Клэр открыла глаза, не желая больше скрывать то, что она чувствует. Она отбросила все свои страхи, сомнения и опасения. Какой бы высокой ни была цена, она ее заплатит. Она взяла его ладони и прижала к своим щекам, потом поднесла к губам и, вдохнув знакомый запах его кожи, стала покрывать их поцелуями, пока у него не задрожали руки.
— Ты совершенно прав, — призналась она, взглянув на него и заметив замешательство в его глазах. — Я всегда любила твои ласки и сама любила ласкать тебя.
Брюс собственническим жестом положил руки ей на грудь. Клэр вся изогнулась под его прикосновением. Она горела, пылала желанием ощутить его руки, его губы на своем теле, повсюду, где он захочет, и так долго, как он сможет. Ей хотелось продлить, растянуть наслаждение на неопределенное время.
Его глаза потемнели, на скулах выступил лихорадочный румянец. Он немного повозился с пуговицами рубашки Клэр, но терпение его быстро иссякло, и он просто-напросто рванул полы в разные стороны. Ткань затрещала, пуговицы посыпались на пол. Но, вместо того чтобы снять с нее рубашку, Брюс завел руки Клэр за спину и связал запястья краями рубашки.
Голова ее кружилась, сердце то подпрыгивало к горлу и колотилось там как ненормальное, то камнем ухало вниз и замирало. Все ее тело трепетало в ожидании. Клэр не сводила с Брюса беспокойного взгляда. Несмотря на свою решимость, она все-таки чувствовала себя пленницей и молилась, чтобы он не принес ее в жертву на алтарь своего гнева, своей ненависти, своих обид. Он взглядом опалил ее нежную кожу, и острое, сладострастное желание, написанное на его лице, возбудило ее до крайности. Ее тело взывало к нему. Она как молитву прошептала его имя. Брюс посмотрел на нее, и Клэр увидела, что внутри него идет борьба, борьба с самим собой.
И еще Клэр увидела, что, несмотря на его злость и грубость, она все еще небезразлична ему, что таким пренебрежительным обращением с ней он всего лишь старается скрыть свое истинное отношение. Брюс не хочет, чтобы она знала правду, и ни за что не признается, даже если она спросит напрямик, но сердце не обманешь.
В душе Клэр затеплилась робкая надежда и, окрыленная, она дала волю чувствам.