—
Нет, ты говорила всякую милую ерунду о том,
какой я теплый и как со мной удобно...
—
Лжец! — оборвала она его; он уже вломился в
ее сны, лишив ее даже этой возможности побыть
наедине.
—
Какая ложь, Кэтрин? Боже, насколько ты
ласковее и приветливее, когда спишь.
Она ненавидела сейчас его вкрадчивый голос,
скрытность, с которой он проник в комнату и, вероятно,
ласкал ее. Ее страшно пугали эти ужасные, путаные
чувства внутри нее. Думать надо было совсем о другом:
ведь сегодня ее брат должен предстать перед
145
правосудием в лице короля... и Мак-Адама. До Кэтрин
вдруг дошло, что Донован не просто следит за ней, но и
читает все ее мысли, ибо взгляд его стал на редкость
серьезным. Она отвернула голову и встала у окна,
потерянная и раздавленная. Никогда в своей жизни
Кэтрин Мак-Леод не чувствовала себя такой
беспомощной.
Донован встал с кровати и подошел к ней.
—
В своем заключении виновата лишь ты сама, —
сказал он. — Разве не предупреждал я тебя? Ты бы
сейчас спала в своем доме, была бы свободна. Но я не
изверг и понимаю, что мы пока не обвенчаны.
—
Так ты все еще продолжаешь настаивать на
свадьбе, хотя...
—
...Ты меня на дух не переносишь? — закончил
он.
—
Я мечтала, — начала она, обхватив себя руками,
— много раз мечтала о том, каким должен быть мой
брак. В основе его — не принуждение, нет, но уважение
друг к другу и нежная привязанность...
—
Опять ты о любви, — с иронией сказал Донован.
—
Тебя, конечно, не волнует, что я думаю об этом
браке. — Она обернулась к нему лицом. — Тебе нужно
имя, титул и богатство, больше ничего. Что ж, не стану
тебе препятствовать. Но я тебя предупреждала и
предупреждаю снова: ты пожалеешь!
Донован ухватил ее за плечи и притянул к себе.