придворными и челядью, и его уединение и покой будут
разрушены.
Одной из первых стояла на очереди беседа с сиром де
Монкрессо, представителем герцога Бургундского.
Аудиенция продолжалась около часа, и беседа носила
сугубо частный характер. Сразу после ее окончания в
замок был вызван Донован, и тот без промедления
прибыл, застав Якова в одиночестве, расхаживающим
по кабинету. Сняв со стены меч короля Брюса, он
приказал Доновану стать на одно колено.
—
Ты был и остаешься моим преданным слугой;
таковым ты был в битве, таковым остаешься в мире. —
Яков коснулся лезвием плеча Донована, производя его в
рыцари. — Встаньте, милорд!
Донован, тронутый высокой честью, принял от Якова
кубок вина.
—
Выпьем! За Шотландию!
—
За Шотландию! — эхом отозвался Донован.
Отставив кубок, Яков указал рукой на вскрытое
письмо, лежавшее на письменном столе. Донован взял
его в руки и медленно, стараясь не упустить ни слова,
прочел, сопоставляя то, что он знал об английских
делах, со сведениями, содержащимися в послании.
Это было письмо от герцогини Бургундской, ярой
сторонницы английской династии Йорков, женщины,
люто ненавидевшей Тюдоров, нынешних правителей
Англии. Она жила с уверенностью, что Генрих,
представитель династии Ланкастеров, занимает ее
престол.
—
Сила притязаний Генриха на престол состоит в
том, что все остальные претенденты были казнены,
220
отравлены, пали в битвах, — заметил король, когда
Донован закончил чтение.
—
Но до сих пор никто не мог ему возразить по
существу, — озадаченно ответил Донован.
—
Вот именно: до сих пор.
—
То есть?
—
Когда Эдуард, — я имею в виду Эдуарда IV,
представителя Йорков, — занимал трон, у него было два
сына, девяти и двенадцати лет. Еще у Эдуарда был брат,