быть, вид его бывшей любовницы вразумит ее хотя бы
немного? Игра опасная, но, может быть, Кэтрин поймет,
что от нее зависит отношение к ней будущего мужа. В
конце концов, фамильная гордость — единственное ее
достояние.
—
Дженни, того юного глупца, который умолял
тебя выйти за него замуж, больше не существует. Нет на
236
свете женщины, которой бы я доверил свое сердце.
Теперь я просто беру то, что мне нравится.
Донован взял ее за плечи и поцеловал грубо и
бесцеремонно, так, что Дженни осознала: мальчик,
которым она вертела, как хотела, стал неотразимым
мужчиной, способным ошеломить любую женщину.
Доновану же вспомнилась другая женщина и другой
поцелуй, где вместо необузданной страсти была
уступчивость губ, робкая отзывчивость языка и
сладостный вкус после поцелуя. Кэтрин прочно вошла в
мир его чувств. С облегчением Донован подумал, что
наконец-то вынул из сердца занозу, мучившую его эти
годы, и эта мысль переполнила Мак-Адама ликованием:
былой власти Дженни над ним пришел конец.
—
Донован, это была воля моего отца — отдать
меня замуж за старого богача-лорда. Ты же знаешь о его
честолюбии. Он добился своего, но теперь я вновь
свободна. Это было ужасно: отдаваться ему, не любя.
Ведь все это время я продолжала любить одного тебя.
Донован принял решение: Дженни может оказаться
чрезвычайно полезным оружием в деле укрощения его
будущей жены. Совесть не будет его мучить: он всего
лишь отплатит Дженни за все.
—
У вас были дети? — спросил он с наигранным
интересом.
— Нет, я была достаточно осмотрительной.
—
Так ты его даже этой малости лишила?
—
Меня отдали ему силой, я его не любила.
—
А теперь тебе пришло в голову пожить при
дворе.
—
Мы с Мэгги недавно стали подругами.
—
Случайность? Или твой расчет?
237