—
Во веки веков, — с горечью прошептала она.
Мысль о жизни, исполненной подневольной страсти,
без слова ласки или любви, потрясла ее. Донован хотел
273
использовать ее как наложницу и как инструмент для
рождения наследников.
—
Да, во веки веков. — Донован боролся с
потребностью сказать ей что-то хорошее, ласковое,
утешить ее, потому что боялся дать ей силы на
дальнейшую борьбу с собой, однако добавил: — И это
будет долгая, плодотворная жизнь. У нас появятся дети,
и в будущем наше супружество станет предметом
всеобщей зависти.
Однако его слова не только не успокоили жену, но
разбередили кровоточащую рану в ее душе.
—
Пожалуйста, отпустите меня, милорд... Если вы
уже все кончили со мной.
Ее слова вызвали у Донована вспышку гнева.
—
Сударыня, вы вполне могли бы стать женой
другого, который не стал бы церемониться с вами, а
просто взял бы силой!
Кэтрин отвела взгляд от него, и гнев Мак-Адама
испарился, когда он увидел слезы, побежавшие из-под
ее ресниц. Что-то в глубине сердца заныло; но чего оно
хотело, и сам Донован едва ли смог бы определить, и он
лишь успокаивающе погладил руку жены.
Что ж, она боролась до конца, ведь он был ее врагом...
Но теперь он ее муж. Он был захватчиком, но взял ее не
как жертву насилия, а как жену, которую лелеят и холят.
Он не признавал любви, но разбудил в ней чувства, с
которыми ей оказалось не по силам совладать. В тот
день, когда Мак-Адам заявил, что ей придется стать его
женой, она поклялась, что найдет щель в его
непроницаемых доспехах, найдет то место в его сердце,
где пряталась не признаваемая им любовь. Но теперь
леди Кэтрин испугалась, что, пробудив в лорде
274
Доноване, ее муже, эту любовь, она и сама будет
опалена ею...
Кэтрин пошевелилась и очнулась ото сна. Одна свеча
все еще горела, но уже коптила, мигала и почти не
давала света. Кэтрин стало холодно, и она поняла, что
Донована нет в постели.
Повернув голову, она окинула глазами комнату и
увидела его стоящим у арочного окна, вглядывающимся