украшенный кинжал. Донован был гладко выбрит.
Эндрю остро прочувствовал, сколь различно их
положение: на нем была одежда слуги, лицо обросло,
волосы спутались.
—
Сэр Эндрю Крейтон? — с издевкой спросил
Донован.
—
Да, милорд, — с полупоклоном ответил Эндрю.
—
Можете сесть.
—
Я постою, — ответил англичанин, испытывая
выдержку Мак-Адама: казалось, тот с величайшим
трудом сдерживал себя. Эндрю интересовало, что было
причиной раздражения Донована. — Прошу вас,
милорд, — сказал Эндрю спокойно.
Он небрежно осмотрел свои ногти, затем зевнул,
раздражая Мак-Адама еще больше.
Голос Донована звучал остро, как наточенное лезвие:
—
Вы до сих пор не повешены, сэр, по одной-
единственной причине: я желаю кое-что узнать от вас.
—
К сожалению, ничем не могу вам помочь. Но
если бы и мог, ничего бы не сказал. Вы человек не того
316
ранга, с кем бы я мог иметь дело даже под угрозой
смерти.
—
Завтра я передам вас в руки Якова. Надеюсь, вы
понимаете, чем вам это грозит?
Донован поднялся, с трудом сдерживая гнев.
Услышав это, Эндрю понял, что он — политический
узник, а, стало быть, последнее слово в его судьбе
должно принадлежать Якову Стюарту, враждебно
настроенному к Англии.
—
Не могу сказать, что доволен вашим
гостеприимством, — ответил он.
—
Король окажется еще менее гостеприимным,
смею вас заверить.
—
Это намек на пытки?
—
Да, — отозвался Донован. — Люди более
сильные начинали говорить после этого.
—