стол, она выхватила кубки из рук Энн и Кэтрин. Один из
слуг вскрикнул: кубок Юфимии был пуст, а сама она
медленно валилась на пол, содрогаясь в конвульсиях.
Энн и Кэтрин, забыв о себе, метнулись к Мэгги.
—
Позовите короля! — крикнула Кэтрин.
Руки у нее дрожали. В вино, перед тем как подать,
опустили зуб акулы, а стало быть, как все свято верили,
оно не могло быть отравлено.
—
Врача! — закричала Энн; голос ее срывался от
ужаса.
Мэгги все еще стояла, опираясь на стол, и не падала
лишь потому, что Кэтрин удерживала ее обеими руками.
Внезапно портьеры раздвинулись, и стремительно
вошел Яков, пнув ногой стул, оказавшийся на его пути,
не замечая лежавшей на полу Юфимии, короткого
вскрика Сибиллы, топота ног в коридоре; он подхватил
Мэгги на руки и вынес ее из зала, где на полу уже
бездыханными лежали ее сестры...
—
Милая моя, милая моя! — повторял король.
Он опустился на стул, держа Мэгги на коленях; она
прижималась к нему, чувствуя, как ее ноги сводит
судорогой. Мэгги уже не могла говорить. Появился
дворцовый лекарь.
—
Милорд, ей следует немедленно очистить
желудок!
346
Кэтрин, пересиливая острую резь в животе, побежала
за чашей; король тем временем опустил голову Мэгги,
разжал ей зубы и сунул два пальца в рот, понуждая к
рвоте. Теперь оставалось только положиться на милость
Божию. Рот Мэгги вытерли полотенцем, смоченным в
розовой воде.
—
Я перенесу тебя на кровать, — сказал Яков;
голос у него дрожал от волнения.
—
Нет, не надо, — прошептала Мэгги.
Она хотела оставаться подле Якова, ибо чувствовала,
что ее ждет. В соседнем зале уже укрывали белыми
скатертями тела Юфимии и Сибиллы. Служанки и
фрейлины плакали, Яков слышал их рыдания, и сердце
его рвалось на части.
Кэтрин и Энн всего лишь пригубили вино, но и они
чувствовали такую боль, словно наглотались битого
стекла. Сестры, охваченные ужасом, ждали, что с ними