обвились вокруг могучей шеи Донована...
Словно уловив момент капитуляции, он уже ласкал ее
и целовал вновь и вновь. Кэтрин в последний раз
попыталась собрать остатки воли, но вместо протеста
издала слабый стон страсти.
Донован не мог ни о чем думать, кроме как о чуде,
происходящем всякий раз, когда он держал жену в
объятиях. Тело ее сдавалось... Но вся ли Кэтрин в его
власти? Действительно ли эта сводящая с ума,
непредсказуемая женщина всецело его в эти моменты?!
Ведь когда она была в его объятиях, губы ее
приоткрывались
навстречу
его
губам,
тело
сладострастно изгибалось, стремясь как можно теснее
370
прижаться к нему! Донован не хотел ничего, только
возноситься с ней на волшебные высоты страсти, где
уже нет «я» и «ты», где остается лишь одна истина —
слепящий
свет
блаженства...
Он
прижался
к
пульсирующей жилке на шее жены, в то же время
освобождая ее от одежды, пробиваясь к мягкому теплу
ее плоти; Кэтрин дрожала, желание переполняло ее,
стремясь выплеснуться на поверхность. Она слабо
застонала, прося еще, еще, еще...
Он, проникнув в нее, начал двигаться, сперва
медленно, ловя каждый момент, играя с ней, дразня и
возбуждая пальцами и губами, пока она не забилась под
ним в страстном экстазе. В ее мире теперь не оставалось
ничего, кроме него и горячих волн желания,
затопляющих ее сознание; плоть Донована, казалось,
превратилась в горячий, раскаленный меч, пронзающий
саму ее душу, заставляющий все ее существо молить об
освобождении от этой муки. Почувствовав, что она
больше не в состоянии ждать, он проникал в нее глубже
и глубже, вновь и вновь...
Откуда-то она слышала свой голос, свои всхлипы и
мольбы; Донован шептал несвязные слова любви и
желания ей на ухо, и оба утратили чувство времени.
Холодным и мучительным показалось Кэтрин
возвращение к реальности; она испытывала стыд и
опустошенность, и разрыдалась в безутешном горе. Она