Я ни разу в жизни не видела, чтобы ты от кого-то или от
чего-то убегала.
—
В моем положении это единственный выход.
—
Не думаю, что Донован спокойно проглотит
твою выходку.
—
Он получит то, чего давно добивается. Наше
богатство уже перешло в его руки. Наши земли, наш
дом, наши имена и титулы — все его. С него хватит.
—
Кэтрин... Почему ты не уведомила Донована о
своем отъезде?
—
Чтобы дать ему возможность и дальше держать
меня как в тюрьме!
— В тюрьме?! Если возможность поутру разъезжать
на лошади без всякого сопровождения ты называешь
тюрьмой, то я не знаю... Может быть, тюрьма не вне
тебя, а в твоей душе?
—
Нет, мой тюремщик — он, — тихо сказала
Кэтрин.
374
—
Взгляни попристальнее в свое сердце. Ты сама
свой мучитель и тюремщик.
Кэтрин, пораженная, посмотрела на Энн. Сестра за
недолгое время стала совсем другим человеком.
—
Что ты знаешь о наших отношениях? —
бросила она, испугавшись вдруг, что в руках у Энн, не
дай Бог, ключ от той двери, в которую она ломится
вместо того, чтобы открыть.
—
Насильное замужество, когда никто не
спрашивает твоего согласия, любовь к кому-то, с кем ты
не можешь разделить жизнь. Бояться за него и не знать,
где он и что с ним... — В голосе Энн звучал гнев. —
Как видишь, кое-что я способна понять хотя бы по своей
собственной судьбе, которая, между прочим, гораздо
безрадостнее твоей, потому что я, в отличие от тебя, не
смогу полюбить своего будущего мужа, как любишь ты,
вопреки всем своим словам, Донована Мак-Адама.
На глазах у Кэтрин блеснули слезы, но она лишь
стиснула зубы и подняла выше подбородок.
—
Но это-то как раз самое страшное, что может