что им не удастся использовать сестер в качестве
наживки.
У Кэтрин появилась масса времени, чтобы обдумать
свои проблемы, в том числе и супружеские.
Да, она любит мужа. Она может отрицать это перед
кем угодно, но не перед собой. Донован, с горестью
подумала она, сумел овладеть той частью ее души,
которая до сих пор никому не принадлежала. Но страсть
была единственным, что он соизволил ей дать, надежд
на будущую жизнь в любви не было и нет, и осознание
этого ранило молодую женщину до глубины души.
Что ее тюремщики станут делать, если Донован
откажется с ними торговаться? Что они предпримут,
когда станет ясно, что их попытки повлиять на короля
провалились? На что они вообще способны, если их
вовремя не остановить? То, что они предали короля и
страну англичанам, ясно из присутствия Эндрю. Но как
далеко они зашли в своей измене? И что они замыслили
в отношении Якова? Сердце Кэтрин отчаянно стучало.
Неужели они способны на все, вплоть до убийства?
Прекрасно
осознавая
безвыходность
своего
положения, Кэтрин, тем не менее, не могла смириться с
мыслью о возможности гибели Донована. Ей нелегко
далась ее любовь, но гораздо болезненнее для Кэтрин
было бы ее лишиться. Ей не раз приходилось оставаться
одной, но впервые в жизни она ощутила одиночество, и
вкус его оказался горек. Однако, как бы то ни было,
любовь к Доновану жила в самом дальнем, скрытом от
посторонних глаз уголке ее сердца, ибо признать
398
чувство, владевшее ею, означало капитуляцию — а это
для нее было труднее всего на свете.
Эндрю стоял, не шевелясь и не решаясь что-либо
сказать, ибо боялся, что неосторожное слово или
действие убедит Энн в том, что он действительно
предатель, причастный к ее похищению. Облизнув
пересохшие губы, он решился наконец прервать
затянувшееся молчание.
—
Энн, — прошептал он хрипло и запнулся, не
находя слов для продолжения.
Но Энн не надо было ничего объяснять, а тем более
оправдываться перед ней, — слишком велики были ее
вера и любовь к Эндрю. Не говоря ни слова, она упала в
объятия любимого. Горло у него перехватило. Стиснув
девушку руками, он раскачивал ее, как ребенка,