Женщина еще немного постояла, ожидая от меня какой-либо реакции, но так и не дождавшись, ушла, сказав напоследок, что ее зовут вайи Рида, и если мне что-то понадобится — сообщить ей.
Я равнодушно окинула взглядом аскетично обставленную комнату: узкое окно-бойница, из которого виднелась поляна с хозяйственными постройками, жесткая койка застеленная тонким одеялом, маленький письменный стол с подсвечником на три свечи и книжной полкой над ним, два стула с высокими спинками, платяной шкаф, и маленькая дверка, за которой скрывался умывальник и некое подобие туалета.
Над маленьким рукомойником висело мутное пыльное зеркало, в котором я сейчас и разглядывала себя, равнодушно отмечая произошедшие изменения: длинные некогда светлые волосы потемнели и слиплись от грязи, свисая неопрятными патлами, лицо все в кровавых разводах, от виска, ближе к уху, от линии роста волос к скуле — воспалившийся рубец, отекшие нос и глаза, со следами удара в переносицу — огромным разноцветным синяком, переливающимся от желтого до лилового, разбитые губы потрескались, покрывшись некрасивыми коростами. Платье местами разодрано, правая рука перебита до кости и висит безжизненной плетью. Красотка да и только. Неудивительно, что эта Рида так испугалась меня.
Воды в рукомойнике было явно маловато для того, чтобы привести себя в более менее приличный вид, поэтому я ограничилась лицом и ладонями. Отрывать грязные заскорузлые тряпки от предплечий, где были самые глубокие и страшные раны, которые все же пришлось перетягивать, я не решилась. И хоть боль в своем нынешнем состоянии я почти не чувствовала, но понимала, что ничего хорошего не получится, начни я снимать присохшие бинты.
Еще пару минут поизучав относительно чистое, но все еще ужасное лицо, я хмыкнула, и отправилась к кровати. Мне необходим был отдых.
@@@
Через четыре дня я дала клятву перед статуей Ульны, признавая ее своей покровительницей, и меня приняли в послушницы. Начались тяжелые учебные будни. Нас поднимали до рассвета, начиналась физическая тренировка: бег, растяжка, уроки самообороны, обучение навыкам владения оружием. Одиннадцать девчонок и восемь мальчишек в возрасте от пятнадцати и до двадцати пяти, под надзором угрюмых молчаливых учителей, ежедневно собирались вместе, тренировались, заучивали длинные нудные тексты заклинаний на мертвом языке, учились медитации и самоконтролю, работали по хозяйству, а после разбредались каждый в свою комнату. Не было слышно веселого смеха и гомона, никто не пробирался в комнату к соседу, не делился переживаниями, не проводил шумных вечеринок и не шутил, мы не дружили между собой и едва ли знали кого как зовут. Мы были словно живые, но бездушные куклы, слепо выполняющие данные нам указания, запертые внутри своей боли, не желающие выбираться наружу.
Нас учили убивать и черпать энергию из боли и смерти. И мы убивали, не задумываясь над приказом, не пытаясь протестовать. И пусть у меня так и не получилось пользоваться вытянутой энергией, технику ритуального жертвоприношения я все же освоила. К концу обучения нас осталось девять. Четверо сгорели, не сумев удержать силу, двое, отгоревав, ушли, попытались вернуться к нормальной жизни, двоих исключили жрицы, одна сошла с ума и попыталась покончить с собой, куда делся самый старший из парней — никто не знал.
Мой ледяной кокон равнодушия впервые дал трещину в день посвящения в жрицы, на последнем испытании, когда надо было убить человека, заставить его медленно умирать, задыхаясь от боли. И пусть жертвой оказался маньяк и убийца, зарезавший собственную жену и детей, я не смогла пройти испытание достойно. Привычно-отработанным жестом начертив пентаграмму и прочитав заклинание, я сделала надрезы на руках и ногах полуобнаженной жертвы. Теплая алая кровь потекла по желобкам в подставленную чашу. Мужчина, еще недавно такой сильный и храбрый, лишь сдавленно мычал от ужаса. Медленно, выжигая вены жидким огнем, вытекала кровь, вытягиваемая заклинанием. Над вытянутой над чашей ладонью привычно заклубился черный сгусток энергии страха и боли. Он рос, увеличивался в размерах, пульсировал, извивался, то скручиваясь в плотный шар, то вытягиваясь длинной плетью. Основная задача состояла в том, чтобы впитать в себя эту энергию и одновременно оборвать чужую жизнь, а потом с помощью полученной силы зажечь огонь рядом с жертвенным алтарем.
Все шло чудесно, медленно, капля за каплей уходила жизнь из жертвы, оставалось три удара сердца и все будет кончено. Я приставила ритуальный кинжал к яремной впадинке, готовясь нанести удар. Стук… Стук… Последние, натужные рывки сердца, я с затаенным удовольствием смотрю в почти белое от ужаса лицо враз постаревшего мужчины, представляя на его месте Дейнара. В воздухе витает аммиачный запах мочи. Мужчине настолько страшно, что он не в состоянии контролировать свой мочевой пузырь. И я упиваюсь этим ужасом, сцеживая, словно изысканный коктейль.
Стук… слабо толкнувшись в последний раз, сердце замирает. Теперь главное не упустить момент. Но вместо того, чтобы вогнать в горло тонкий ритуальный стилет, я с неожиданной яростью впечатываю в грудь жертвы ладонь со сгустком темной энергии, что только что вытянула, и запечатываю сверху заклинанием, добавляя к нему холод собственного мертвого сердца.
Тишина… Стук… Стук… Стук-Стук… Стук…
Мертвое сердце снова стучит. Мужчина абсолютно сед, серое от ужаса лицо, слепые бельма глаз шарят по потолку, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь темноту. Последнее, что видели эти глаза — мое изуродованное шрамом лицо, оскаленное в зловещей усмешке.
— Ты будешь жить, — почти ласково прошептала, склоняясь над ним и касаясь ладонью щеки, — и до самой смерти, каждую ночь будешь испытывать весь тот страх, что испытывали твои жертвы. И не будет тебе успокоения, пока не раскаешься и не осознаешь греха своего. А там, по ту сторону жизни тебя встречу я… и проверю.
Едва пришедший в себя мужчина тихо всхлипнул.
— Я всегда буду рядом, в твоих снах, помни об этом, — я обмакнула кончик пальца в чашу с кровью и облизала, а затем наклонилась и поцеловала мужчину в лоб. Моя жертва тихо всхлипнула от ужаса и отключилась.
Глава 4
Собрав вещи и прибравшись, я сидела в своей комнате, готовясь в любой момент освободить ее для нового владельца, и покорно ждала решения. Испытания я провалила, как впрочем и предыдущие. Я легко могла изъять энергию жизни, но никогда — воспользоваться ею. Не знаю, почему старшие жрицы до сих пор не выгнали меня, как неперспективную.
— Здравствуй, маленькая Льдинка, — прямо передо мной соткался полупрозрачный образ Ульны.
— Приветствую тебя, Ульна, — я сползла с кровати, опустилась на колени и склонила голову, замирая в позе покорности, всё, как учили жрицы-наставницы.
— Встань, дитя и посмотри на меня. Сегодня твой день, и я желаю беседовать с тобой на равных.
— Я не прошла испытание, — я послушно встала, но смотреть в глаза богине побоялась, так и оставшись стоять с низко опущенной головой.
— Отнюдь, — Ульна ласково погладила меня по волосам и коснулась подбородка, мягко, но настойчиво все же вынуждая посмотреть на нее. — Уметь вовремя остановиться, принять правильное решение, не идя на поводу приказов и собственной одержимости — это ли не успешное завершение испытания? Ты достойна того, чтобы обрести новое имя и новую жизнь, вершить справедливость и защищать живущих в этом мире. Через треть декады состоится обряд имя наречения. А сейчас отправляйся в кузню и выбери себе собственное оружие. Постарайся выбрать сердцем. Ты поймешь для чего.
— Вы дадите мне дар, даже несмотря на то, что я не смогла достойно пройти обучение?
— В тебе уже есть дар, тот самый, что так и не смог разглядеть твой друг. Нужно просто разбудить его, — Ульна улыбнулась, снова, как и в первую встречу, едва касаясь губами поцеловала меня в лоб, и исчезла. Только несколько стремительно тающих на полу снежинок указывали на то, что богиня мне не привиделась.
Нас, таких поцелованных, получивших право на новое имя и собственное оружие оказалось всего двое. Из девятнадцати изначальных. Остальные семеро из девяти, проходивших финальное испытание, получили статус младших жрецов и возможность остаться при храме.
Я и Лео — второй поцелованный — курносый темноволосый паренек лет пятнадцати на вид, вот уже час бродили по кузне между заготовками, прислушиваясь к себе и выбирая собственный ритуальный кинжал.
Лео выбрал первым. С громким радостным вскриком он выхватил длинный узкий стилет с вычурной рукояткой. Прижав к себе находку он убежал к кузнецу — огромному, заросшему бородой, с длинными седыми волосами, стянутыми в низкий хвост и черными как ночь глазами, зорко смотрящими на всех из-под белых кустистых, всегда сурово нахмуренных бровей. Я же все бродила между полками, пытаясь найти что-то подходящее, изредка беря в руки, примеряясь и взвешивая в ладони, но мне так и не приглянулся ни один. Лео уже ушел, о чем-то договорившись с кузнецом, а я так и не выбрала. Решив попытать счастья завтра с утра, я направилась к выходу, но у стола, на котором стоял ящик с разнообразными обломками, предназначенными на переплавку, я неожиданно запнулась и пытаясь сохранить равновесие, ухватилась за этот ящик. Словно повинуясь чьей-то воле в этот же момент подломилась ножка у стола, и короб со всяким металлоломом посыпался мне под ноги.
Я наклонилась помочь кузнецу собрать рассыпанное, и тут же мне в ладонь ткнулось что-то теплое: с удивлением обнаружила у себя в руках обломок кинжала, рукоять которого была в виде торса красивой женщины с крыльями вместо рук, узкое трёхгранное лезвие было продолжением ног. Сейчас кинжал выглядел весьма плачевно: одно крыло обломано, клинок весь в зазубринах и пятнах не то крови, не то ржавчины, но я точно знала — это именно то, что мне нужно.
— Мда, непростой кинжал ты себе выбрала, девочка, — пробурчал кузнец, глядя на мою находку. — Предыдущий хозяин его был сложным магом… темным… Да история о его гибели покрыта таинственным мраком.
— Я тоже не светлая, — буркнула в ответ, прижимая кинжал к груди. — И это не я выбрала, а меня выбрали.
— Ну раз выбрали… — кузнец поднялся с колен и поманил за собой. Достав маленькую шкатулку и протянул мне: — Вот, складывай сюда свою находку. В баночку сцедишь немного крови, только надрез делай заготовкой, первую кровь она должна испить твою, и только потом жертвенную.
— Гретхен… Её зовут Гретхен. Жемчужина, — выполнив наказ и возвращая кузнецу шкатулку, удивленно пробормотала я, вдруг поняв, что знаю имя кинжала.
Вытянув из-за ворота маленький мешочек в котором носила свои слезы— жемчужинки, я кинула их рядом с обломком кинжала и баночкой с кровью. Сейчас мне показалось это правильным.
Имянаречение состоялось на закате третьего дня. Сама Ульна явилась к своим детям. Первой имя получала я, в тишине и одиночестве, за закрытыми дверями храма. Это таинство проходило наедине.
Простоволосая, босая, в длинной белой рубахе я шла по ледяной тропинке к подножию статуи Ульны, рядом с которой стояла сама богиня, сегодня как никогда холодная и величественная. На вытянутых руках над большой плоской чашей она держала мой кинжал.
Церемониально поклонившись, я приняла дар и, следуя инструкциям старших жриц, тут же сделала глубокий надрез на правой ладони, вдоль линии жизни, от указательного пальца к запястью, не забывая при этом читать выученное заклинание. Кинжал, инкрустированный обеими жемчужинами и уже испивший моей крови, вдруг слабо замерцал, наливаясь светом. Тонкой струйкой стекала теплая алая кровь в подставленную чашу, читая заклинание и не отрывая взгляда от улыбающейся богини, я вкладывала в произносимые строчки всю ту боль, что успела испытать в этом мире, всю ненависть, всю обиду. Яркий свет неожиданно начал тускнеть и сереть, и вот уже вместо сияния вокруг кинжала клубится тьма. Улыбка Ульны стала слегка натянутой, но не исчезла. Дочитав последнюю строчку, я замолчала. Исчезла и клубящаяся тьма, превратив кинжал из серебристого в антрацитово-черный. Исчезли жемчужины, растворившись в лезвии. Зато я почувствовала, как заворочалась внутри кинжала Гретхен — запертая душа.
— Нарекаю тебя Исгерд — Ледяная защитница, — торжественно произнесла Ульна, обмакивая свои ладони в чашу с кровью и прочерчивая на моем лице и руках кровавые полосы. — Служи своему Дару достойно.
Стайка крупных, словно экзотические бабочки, снежинок окружила меня, облепливая с ног до головы. От неожиданности зажмурилась, чувствуя, как они забиваются в глаз, уши, нос, рот. Когда они опали, я обнаружила себя в пустой комнате перед огромным зеркалом из которого на меня смотрела незнакомка, затянутая в белый облегающий комбинезон, высокие сапоги и короткую куртку с глубоким капюшоном и меховой опушкой: длинные снежно-белые волосы, такие же брови и ресницы, бледные губы, и только глаза, темные, как грозовое небо, свинцово-серые, ярким пятном выделялись на идеально гладком красивом лице.
— Нравится? — раздался позади меня довольный голос. Обернувшись, заметила рядом с собой Ульну, которая почему-то не отображалась в зеркале.
— Если честно, я похожа на супергероя в латексном костюме из фильма Марвелл. Да и непрактичен белый в быту, а еще он полнит, — фыркнула я, снова поворачиваясь к зеркалу. — Это теперь я? Насовсем? А куда шрамы делись?
— У этой девушки нет никаких шрамов, ни телесных, ни душевных. — мне на плечи, поверх куртки легли тонкие ладони Ульны. — Это лишь часть тебя. Та часть, что владеет Даром. На самом деле ты все еще маленькая Инга-Льдинка, добрая, доверчивая, отчаянно нуждающаяся в любви. Просто у тебя теперь есть другая ипостась. И это не я ее выбрала. Твоя душа, закрывшаяся в ледяном коконе обид, создала этот образ. Твое дело — принять и научиться пользоваться пробудившимся даром, или же отказаться и навсегда застыть обиженной льдинкой.
— Ясно, значит все-таки супергерой в белом трико… Красавица ночью, а днем урод. Супергерой он только так и живет… — мрачно пробормотала я, прислушиваясь к новым ощущениям. — Какой у меня дар хоть теперь? И кому возмездие нести?
— Несносная девчонка. Никакого уважения к богам, — рассмеялась Ульна. — Твой дар не снаружи, он внутри тебя. Прислушайся к голосу крови, и ты все поймешь. А Гретхен подскажет.
— Как же вы, власть имущие, любите загадками говорить, — притворно вздохнула я, оборачиваясь к Ульне. — Почему бы сразу не сказать: ты, Инга, умеешь фаерболы метать, в ледышку замораживать, мастерски кровь выпускать, цветочки на чужих могилках проращивать…
— Вижу, в этой ипостаси эмоции у тебя все-таки есть. Я боялась, что будет хуже, — снова улыбнулась Ульна, — Огнем, ты увы, не владеешь, магия земли тоже тебе недоступна. Холод — только в твоей душе. Но, думаю, при желании ты сможешь им поделиться с окружающими. А твой дар он внутри, в тебе самой. Прислушайся же…
Я честно попыталась прислушаться и найти в себе хоть какие-то изменения, но кроме внешности, увиденной в зеркале, так ничего и не обнаружила.
— Я и сама не знаю всего, что ты умеешь. И если скажу, что можешь летать, а ты не полетишь, решишь ведь, что я тебя обманула? А на самом деле ты не смогла полететь из-за отсутствия знаний, веры, тренировок или еще по какой-то причине, — пояснила Ульна увидев мое скептическое выражение лица. — Просто прислушайся к себе. И пробуй. Не бойся экспериментировать. И слушай Гретхен. Мне пора. До встречи, маленькая Льдинка.
Ульна погладила меня по щеке и исчезла в вихре снега. А когда я проморгалась, обнаружила, что все так же стою у ритуальной чаши, в том же платье, что вошла сюда. Все так же течет из раны кровь, а ладонь сжимает подаренный кинжал, вот только в зале я совсем одна. Богиня исчезла.