Сет кивнул. - Пообещай, что не продашь ранчо никому, кроме меня, попросил Колт.
- Об этом можешь не волноваться, я не стану тебя торопить. И не думай о процентах, - успокоил его старик. Конечно, он был деловым человеком и гордился этим, но при этом всегда считал, что даже в делах существует некий кодекс чести и неизменно его придерживался. И даже не потому, что был очень верующим, просто слово "честь" было для него не пустым звуком.
Колт сдернул с вешалки шляпу и повернулся к старику. - Постараюсь все уладить и как можно скорее вернуться с деньгами. И ... спасибо тебе, Сет, с глубокой признательностью в голосе добавил он.
Сет протянул ему руку на прощанье. Потом, поднявшись из-за стола, проводил Колта к выходу. Старика терзало любопытство.
Стоя на верхней ступеньке лестнице, ведущей к террасе, которая окружала весь его огромный дом, Сет нетерпеливо наблюдал, как Колт седлает своего Педро. И только когда тот обернулся, чтобы попрощаться, Сет задал ему вопрос, уже давным-давно висевший на кончике языка. - Послушай, парень, и где же ты надеешься добыть такую сумму?
Колт недобро улыбнулся и Сет невольно поежился, таким ледяным холодом повеяло от этой улыбки. Глаза его потемнели и стали похожи на колючие льдинки. - Верну свои деньги, сэр, - произнес он будничным тоном, словно это подразумевалось само собой. - Я еду во Францию.
Он вонзил шпоры в бока Педро, с места послав коня в галоп.
Скоро осела поднятая копытами коня пыль, а Сет Пэрриш все стоял на крыльце и задумчиво смотрел ему вслед, пока Джон Тревис Колтрейн не скрылся за горизонтом. Тогда он повернулся и, лукаво усмехнувшись, вошел в дом. Ну что ж, он получит назад миллион долларов и вдобавок сделает доброе дело. Так тому и быть, тем более, что парень - сын Тревиса.
Скупив, казалось, все золото, которое только можно было найти в Неваде, они двинулись в направлении Сан-Франциско.
Каждый день, пока они добирались туда, Гевин не уставал напоминать, что во Франции они должны быть очень осторожны. Нельзя даже намеком дать кому-то понять о том богатстве, которое они везут, тем более, что тогда не избежать ненужных вопросов. По железной дороге они поедут вторым классом, решил Гевин, а где возможно, будут нанимать обычные фургоны. Самое важное не привлечь к себе излишнего внимания в Монако, где его хорошо знают.
Поэтому у Гевина просто руки чесались насладиться обретенным богатством, пока они ещё в Штатах. Кому какое дело, если они, скажем, появятся в Сан-Франциско в шикарном экипаже?!
Не помня себя от радости после стольких лет унизительного безденежья, Гевин нанял великолепную, белую, как снег, коляску, для себя, Брианы и Делии, и несколько экипажей попроще для охраны и следовавшего за ним каравана повозок с вещами и золотом. Когда, добравшись до Сан-Франциско, он пополнит свой запас золотых слитков, тогда нанятые им головорезы будут даже на ночь оставаться в повозках.
Великолепный экипаж, в котором ехал Гевин, наполнил счастьем его тщеславную душу. Он ликовал, как ребенок и болтал не переставая. Снизошел даже до того, чтобы поведать Делии и Бриане душераздирающую историю о своем нищем детстве в Кентукки. Лицо его потемнело от горестных воспоминаний, когда он добрался до трагической смерти отца и той зловещей роли, которую сыграл в этом Тревис Колтрейн. Теперь Бриане стала понятна и жгучая ненависть, с которой он преследовал и мучил молодого Колтрейна и почти животная радость, охватившая его при известии, что ей, наконец, удалось совратить Колта. Выходит, им двигала не просто алчность. Гевин люто ненавидел всю семью с тех пор, как Тревис убил его отца. Бриана ужаснулась, заметив безумный блеск в его глазах, когда он рассказывал об убийстве Стюарта Мейсона. Ей впервые пришло в голову, что душевная болезнь и распад личности начались у Гевина ещё в детстве. А его детство, похоже, действительно было не из легких, призналась она в душе. Правда, её жизнь тоже не баловала, но Бриана не могла даже представить себе, что когда-нибудь озлобится подобно Гевину. Что-то превратило его в настоящего маньяка, но что?! Неужели Элейн?!
Гевин все говорил и говорил, даже не замечая, слушают ли его обе женщины. Он наслаждался ролью богатого американца, только недавно вернувшегося из Европы, где у него в Монако собственный замок, и не за горами тот день, когда он купит себе что-то более роскошнее, чем маленькое шато.
Пока он болтал без удержу, восхищался Америкой и радостно хохотал при мысли о том, как удивились бы знавшие его ещё в Кентукки, если бы он вдруг сейчас почтил визитом свои родные места. Бриана тем временем целиком погрузилась в собственные мысли и почти перестала слышать его голос. Подняв голову, она обвела восхищенным взглядом роскошную отделку экипажа, в котором сидела. Стены его были обиты мягкой темно-коричневой кожей, а её ноги утопали в мягком бархате ковра. Везде, и внутри и снаружи, блестела позолота, а сам экипаж легко тянула шестерка черных, как вороново крыло, коней.
Бриана жалко улыбнулась: как высоко она залетела с тех пор, как предала Дани, своего единственного настоящего друга, и разбила сердце человека, которого полюбила, сама того не заметив. Как высоко она поднялась и как же низко скатилась! Ее приятельница Мариса хохотала бы до упаду! Ведь всего пару месяцев назад Бриана ужасалась при мысли о том, что Мариса приняла платье и браслет в уплату за услуги. Но то что совершила она сама, гораздо больше достойно презрения, чем жалкие услуги Марисы. Ах, Шарль, мысленно взмолилась она, - скажи, что я была права! Пообещай, что будешь жить! Одна мысль о том, что все пережитые унижения и горе последних дней на самом деле были напрасной жертвой и Шарлю, может быть, уже не помочь, полоснула острой болью по сердцу и Бриана похолодела. Лучше даже не думать об этом, или она сойдет с ума.
Однажды, они остановились пообедать в гостинице неподалеку от Сакраменто - Гевин старался сделать их путешествие как можно более комфортным - и Бриана нечаянно стала невольной свидетельницей, как Гевин кокетливо охорашивался перед большим зеркалом, стоявшим в холле. Старательно взбив свои золотистые кудри, он провел расческой по усам, одернув темно-синий бархатный сюртук, и с обожанием стал разглядывать собственное отражение.
Может быть, с первого взгляда он покажется просто глупым и тщеславным человеком, подумала Бриана, но на самом деле, когда в нем вспыхнет ярость, он способен на самую отвратительную жестокость. Помни об этом, ведь пока вы в пути, ты все ещё в его власти.
Они заказали роскошный обед со свежей форелью, которую, впрочем, Гевин презрительно вернул на кухню, заявив, что она недостаточно изысканно приготовлена. Вина в гостинице не было, только пиво, и Гевин, презрительно вздернув брови, глянул на своих спутниц, словно говоря, - Ну и провинция!. Чем ближе они были к Сан-Франциско, удаляясь с каждым днем от Силвер Бьют, штат Невада, тем высокомернее становился Гевин.
В Сан-Франциско они узнали, что с отплытием в Англию проблем не будет и Гевин, напыщенный и высокомерный, как павлин, заказал для них каюты первого класса на "Пасифике", самом роскошном и самом быстроходном американском пароходе.
Он был оснащен по последнему слову техники, здесь было все, вплоть до электричества. Внутренняя отделка радовала глаз: огромные гостиные, обставленные итальянской и французской мебелью в стиле Ренессанса, элегантные каюты с уютными креслами чиппендейл и шератон.
Гевин оставил лучший номер для себя и Делии, а Бриане заказал каюту напротив, так, чтобы даже в пути не выпускать её из виду. Дирк и пятеро наемников разместились в недорогих каютах второго класса на нижней палубе.
Всю дорогу от Силвер Бьют с Брианы не спускали глаз ни днем, ни ночью. Она уже привыкла и поэтому меры предосторожности, предпринятые Гевином даже посреди океана, не произвели на неё никакого впечатления. Когда бы она ни открыла дверь своей каюты, за ней всегда дежурил один из головорезов Холлистера. Еду ей всегда приносили прямо в каюту и только однажды, да и то в сопровождении охранника, выпустили прогуляться на палубу, подышать свежим воздухом. Кроме того, Гевин строго предупредил, чтобы она не смела ни с кем разговаривать.
Положение пленницы её в какой-то мере даже устраивало, никто не мешал ей потихоньку оплакивать свою разбитую любовь и навеки потерянное счастье. Бриана была счастлива, что избавилась от общества глупой и бесцеремонной до наглости Делии, которая, к тому же, трещала, не умолкая.
Она с тоской вспоминала Колта и пыталась утешить сама себя, строя картины счастливой будущей жизни в Париже вдвоем с Шарлем. Бриана истосковалась по нему, день и ночь пытаясь представить, как прошла операция. Она надеялась, что все уже позади, раз Гевин перевел деньги в больницу.
Днем она часами простаивала возле маленького иллюминатора в своей каюте, задумчиво глядя на белые барашки волн. Бриане казалось, что она по-прежнему в ловушке.
Хуже всего было ночью. Даже во сне её мучило чувство вины и просыпаясь в слезах, Бриана снова видела перед собой мужественное, родное лицо Колта. У неё сердце кровью обливалось при мысли, что никогда больше не придется увидеть эти смеющиеся темные глаза, ласковую улыбку, от которой в углах рта дрожат две лукавые ямочки. Иногда она чувствовала, что он сжимает её в железных объятиях и, прижимаясь к нему, Бриана даже во сне чувствовала мощь и тепло этой мускулистой груди. Рыдания душили её и по утрам подушка была мокрой от слез.
Она безумно хотела его. Яростно, неистово, безнадежно. Наверное, это и есть любовь.
Она знала, что эти сны до могилы будут преследовать её каждую ночь, ведь, пока бьется сердце, любовь к Колту будет жить в нем.
Наконец, пароход доставил их в Англию и очень скоро они уже были на борту поезда, мчавшегося в сторону Дувра. Переплыв через Ла-Манш, Гевин и его спутницы оказались во Франции, чтобы прямиком отправиться в Париж.
Последние часы перед прибытием, несмотря на то, что была ночь, Бриана не находила себе места. Она жадно вглядывалась в море огней над Парижем, не помня себя от радости и нетерпения. Все позади.
Все в прошлом.
Она сыграла свою роль и какое будущее теперь её ждет, пока не известно. Но это будет другая, новая жизнь - в Париже, вдвоем с Шарлем.
Сильные пальцы, словно железным обручем, сдавили её запястье и Бриана испуганно оглянулась. Это был Том, один из охранников.
- Мейсон велел отвезти тебя в гостиницу, - заявил он, не в силах оторвать масленый взгляд от её груди. - Поехали.
Бриана задрожала, в душе ругая себя трусихой. Ну, конечно, сейчас ночь, она сможет поехать в больницу только утром. Хорошо, она потерпит несколько часов, хорошенько отдохнет, потом примет горячую, ароматную ванну... блаженная улыбка осветила её лицо. Том принял это на свой счет и заговорщически ухмыльнулся в ответ, как обычно делал, поймав лукавую усмешку Делии. Он чертовски возбуждал её, впрочем, как и все остальные охранники Дирка.
Приехав в гостиницу и устроив в номере смертельно уставшую Бриану, Том занял привычную позицию возле её дверей. Решив, что от возбуждения все равно сразу не уснет, она решила принять ванну, прежде чем отправиться к Шарлю. Бриана даже порадовалась в душе, что так безумно устала, подумав, что может хоть в эту ночь избавится от кошмаров.
Она быстро погрузилась в благодетельный сон без сновидений. Прошло, казалось, всего несколько мгновений и вот уже кто-то окликнул её.
Бриана открыла глаза и испуганно отпрянула, увидев Гевина. - Быстро одевайся! Через час мы должны быть на вокзале. Твой брат будет ждать нас прямо на перроне.
- На вокзале?! - изумленно повторила она, ничего не понимая. - Почему? Как? Разве его уже выписали из больницы? Почему же ты ничего не сказал мне? - испуганно бормотала она, хватаясь за одежду.
- Хватит болтать, одевайся, - грубо оборвал он, - У меня нет времени отвечать на глупые вопросы.
Через полчаса Бриана негромко стукнула в дверь, давая знак охраннику, что готова к отъезду. На ней было одно из самых нарядных платьев, которое особенно нравилось Дани - роскошного желтого бархата, с высоким стоячим воротничком. Поверх был наброшен жакет из той же ткани с длинными рукавами. В середине ноября в Париже бывает довольно прохладно.
За дверью её ждал Дирк Холлистер, заступивший место Тома. Подойдя к ней вплотную, он похотливо улыбнулся и, окинув девушку восхищенным взглядом, пробормотал что-то одобрительное. Впрочем, как это бывала всегда, Бриана скользнула мимо, притворившись, что ничего не заметила. Ну, это тебе так не пройдет, мрачно чертыхнулся оскорбленный Дирк. Как только Гевин устанет от тебя, я уж своего не упущу, попомнишь меня, высокомерная дрянь!
Утро было раннее и они ехали в молчании по пока ещё тихим и безлюдным улицам Парижа. Оказавшись на перроне, снедаемая нетерпением Бриана даже не стала дожидаться, чтобы Дирк подал ей руку. Изящно подобрав юбку, она распахнула дверцу и выскочила из экипажа.
Девушка испуганно оглядывалась кругом и вот, наконец, увидела брата, по пояс завернутого в теплое шерстяное одеяло и по-прежнему сидящего в знакомом ей кресле с большими колесами. Рядом с ним застыла высокая чопорная женщина с суховатым выражением лица профессиональной сиделки, одетая в туго накрахмаленный белый халат. Бриана оцепенела, но тут Шарль заметил её и худенькое личико засветилось любовью, осветившей его подобно солнечным лучам. Он протянул к сестре руки и Бриана, едва успев пролепетать, - Шарль! - стремглав бросилась к нему. Высоко подобрав пышный подол юбки и не слыша летевшие вслед оклики и ругань Дирка, она, спотыкаясь, бежала по перрону к горячо любимому брату, по которому так отчаянно тосковала все эти долгие месяцы.
Упав перед ним на колени, Бриана что было сил прижала Шарля к груди и слезы их смешались. Прошло несколько минут, но ни один не мог вымолвить ни слова, наконец, Бриана выпустила брата из рук и они оба заговорили одновременно, смеясь и перебивая друг друга.
Они даже не заметили, как бесшумно появился Гевин и отстранил сиделку, объяснив Бриане, что с этой минуты она сама должна ухаживать за братом.
Сиделка повернулась, чтобы уйти, и девушка взволнованно спросила, что сказали врачи, может быть, Шарлю нужен какой-то особый режим.
Бросив на Гевина быстрый взгляд исподлобья, та покачала головой и скрылась в толпе.