- У меня много работы на завтра.
- Конечно, конечно, - Оливер нервным движением вытер губы ладонью, вдруг смутившись от запаха своего дыхания. - Я пошутил. Я рад, что ты такой серьезный. Серьезно говорю. Я думаю, что при всех своих ошибках, я не так-то плохо воспитал тебя. Слишком многие молодые люди в наши дни....
Тут Оливер остановился, потому что Тони наклонил голову и начал вертеть в руках бокал.
- Я хотел сказать, что слишком многие молодые люди в наши дни... Ну, они только и думают, что о выпивке, бабах и развлечениях, и к черту будущее.
Каждый раз, когда мы встречаемся, он произносит это слово, подумал Тони. Если он еще раз повторит его, я встану и уйду. И мне наплевать, куда он отправляется.
- Я ничего против не имею, пойми, - продолжал Оливер, - делая широкий жест рукой. - Более того. Это приносит мальчикам пользу. В своем роде. Надо же отгулять свое.
Он рассмеялся и залпом выпил свой бокал, бармен тут же подал следующий. - Я в свое время был одним из главных гуляк. Можешь себе представить. Молодой лейтенант во Франции после перемирия. - Он покачал головой и захихикал. Потом вдруг стал серьезным, будто где-то подсознательно, сквозь пары виски в голове, сквозь настоящую реальность и воспоминания о барраках, мелькнул проблеск. - Но скажу одну вещь - о себе лично. Большинство мужчин отгуляют пока молодые, и привыкают к этому, а потом уже умирая, не приминут ущипнуть сиделку. Я не такой. Я все прошел, не буду отрицать, и не стану утверждать, что стыжусь этого. Но я остановился. - И он щелкнул пальцами. - Запросто. Раз и навсегда.
Оливер опустил глаза и уставился на свой бокал, не выпуская его из рук, держа его двумя ладонями, глаза его были задумчивыми, серьезными без всякой клоунады, щеки его были впавшими и совсем не соответствовали его бравой выправке.
Пианист затянул другую песню: "Я много мест других увижу и много новых ..."- тихо напевал он.
- Твоя мать, - продолжал Оливер, вертя хрупкий бокал в своих огрубевших руках. - Ты получал от нее известия?
- Нет, - сказал Тони.
- Она сейчас занимается важным делом...
- Правда? - вежливо отреагировал Тони, желая прекратить этот разговор.
- Она работает в лаборатории госпиталя в Форт-Диксе, - пояснил Оливер. "Разные анализы крови и работа с тропическими лихорадками и тому подобное. Когда началась война, она решила, что его образование может пригодится, и я поддержал ее. Она многое подзабыла, и ей пришлось работать круглосуточно, чтобы восстановить это, но она справилась, теперь у нее шесть ассистентов. Ты мог бы гордиться ею.
- Конечно, - согласился Тони.
- Знаешь, - сказал Оливер, - мы пожем позвонить ей и она приедет сюда через два-три часа...
- Нет, - отрезал Тони.
- В такой вечер, - продолжал Оливер, не глядя на сына. - Я знаю, она была бы очень рада.
- Почему бы нам не пойти поесть эти бифштексы? - спросил Тони.
Оливер бросил на него короткий взгляд и отхлабнул свой бурбон.
- Я еще не допил, - ответил он. - Не надо спешить. - Затем он снова посмотрел на Тони. - Ты жестокий мальчик, не правда ли? - тихо сказал он. - Ты выглядишь как подросток с четырнадцатым размером вовротничка, но наверное, ты самый жестокий в нашей семье. - И он едва заметно усмехнулся. - Ну, - сказал он. - В каждой семье есть такой человек. Кстати, я говорил тебе, что случайно встретился с Джефом во время своего последнего приезда в Нью-Йорк?
- Нет, - сказал Тони.
- Он лейтенант флота, - сказал Оливер. - Прямо с Гвадалканала или Филипсвиля или что-то соленое в этом роде. Я увидел его в баре, и подумал, какого черта, мы сели и выпили с ним вместе. Он спрашивал, как твои глаза.
- Правда? - О, Боже, подумал Тони, это будет самый страшный вечер, действительно самый.
- Да, я даже подумал, что у него все хорошо получилось. Успокойся немного. Мы решили - кто старое помянет тому глаз вон. И пожали друг другу руки. В конце концов, все это было так давно. А мы вместе воюем на одной войне.
- Кроме меня, - сказал Тони. - Пойдем, отец, нам действительно пора пойти перекусить.
- Конечно. Конечно. - Оливер вытащил свой кошелек и положил на стойку бара пятидолларовую бумажку. - Так давно. - Он рассмеялся своим словам. - Кто помнит? С тех пор рухнуло десять держав. Ладно, ладно. - И он успокаивающим жестом сдержал руку Тони. - Я же должен получить сдачу.
Но они не успели уйти, так как два лейтенанта со своими девушками, вошедшие в бар, оказалось, служили в том же штабе в Виржинии, что и Оливер, и они были отличныыми парнями, по словам Оливера, самыми лучшими, которых он только встречал, и с ними нужно было выпить, потом еще раз, потому что они были самыми лучшими, которых только можно было найти, и все разъезжались по разным засекреченным направлениям, потом вспомнили Свонни, который был переведен в другую часть и который по слухам пропал без вести на Сицилии, и надо было выпить за Свонни, и к этому моменту Тони словил на себе прямой и недвусмысленный взгляд одной из девушек, которая, положив руку ему на плечо, сказала:
- Посмотри-ка, какой гражданский, - и Оливер, как обычно бросился раасказывать всем о больных глазах сына и о его шумах в сердце, потом Тони, которого заставили выпить еще один бокал в порыве общего братания, сказал в сердцах:
- Я нарисую табличку и повешу себе на грудь "Не презирайте бедного больного. Он отправлял добровольцем своего отца на все войны."
Все рассмеялись, хотя смех Олливера не звучал таким искренним, и через минуту он сказал:
- Я обещал угостить мальчика бифштексом.
Он оставил еще пять долларов и они ушли.
Ресторан был заполнен, и им пришлось ждать у бара и Оливер выпил еще, в взгляд у него стал тупой и неосмысленный, но он уже ничего не говорил, только пробормотал, глядя на обедающих:
- Проклятые спекулянты.
Перед тем, как они заняли места за столиком, Тони увидел девушку, которую несколько раз приглашал на свидания. Она вошла в ресторан с сержантом авиации в очках. Ее звали Элизабет Бартлет, она была очень красива, ей было не более восемнадцати лет, родителли ее жили в Сент-Луисе. Она работала на какой-то не слишком тяжелой работе в Нью-Йорке. Она извлекала из войны как можно больше удовольствий. И каждый раз свидания с ней заканчивались, когда солнце начинало освещать крыши небоскребов, потому что ее основным времепровождение в военные годы было ночный развлечение четыре-пять раз в неделю. Сержант был не очень молод и производил впечатление человека, который неплохо преуспевал до войны, и который искренне страдал всякий раз, когда склонив голову видел перед глазами армейские нашивки на рукаве.
Тони пришлось представить девушку отцу. Элизабет гортанно сказала:
- Майор Краун, - и пожала ему руку. Затем она представила своего сержанта, который просто поприветствовал их: "Привет", явно намекая на то, что он не на службе сейчас. Оливер настоял на том, чтобы угостить их напитками, говоря при этом девушке по-отечески:
- Вы чертовски очаровательная девушка, - и бросив сержанту: - Я признаю, сержант, что именно сержанты - душа армии.
Сержант не слишком лююбезно ответил:
- А я думаю, что идиоты - душа армии.
Оливер демократично засмеялся, а Элизабет сказала.
- Он был промышленным химиком, а попал в авиацию.
- Ненавижу самолеты, - вставил сержант. Он мрачно оглядел зал и сказал: - Мы здесь не дождемся свободного столика, пойдем куда-то в другое место.
- Я весь день мечтала о бифштексе, - возразила Элизабет.
- Ладно, - мрачно кивнул сержант. - Если уж ты мечтала о бифштексе весь день.
Потом подошел официант и сказал Оливеру, что освободился столик в углу. Оливер пригласил сержанта и Элизабет, отчего у сержанта еще больше исказилось лицо.
Но оказалось, что столик слишком мал для четверых. Тогда Оливер и Тони, взяв свои бокалы, оставили парочку у бара. Уходя Тони слышал, как Элизабет сказала своему спутнику:
- Боже, Сидни, ты действительно зануда.