Да, она была красива, но какой-то синтетической, ненатуральной красотой, словно кукла Барби. Казалась и старше, и моложе своего возраста: ей могло быть и пятнадцать лет, и пятьдесят.
Черты ее лица сильно изменились, а тело напоминало резиновый манекен. У Питера возникло подсознательное опасение, что если она сделает какое-то неожиданное и резкое движение, то взорвется и разлетится на мелкие кусочки.
Она провела его вверх по ступенькам в патио, из которого открывался перехватывающий дыхание вид на морскую гавань. Официант в белом фраке подал напитки и легкие закуски.
— Спасибо за то, что предоставили мне возможность полюбоваться таким фантастическим закатом, — вежливо поблагодарил Питер. На самом же деле он определил бы его скорее как трагический: заходящее солнце окрасило небо в резкие, кричащие цвета — золотой, ярко-розовый и огненно-оранжевый; водная гладь океана полыхала пламенем.
Ким вздохнула:
— Это вообще очень красивая страна…
Маленькая собачонка просеменила по террасе и вспрыгнула к ней на колени. Ким угостила ее ложкой икры.
— Это Динг-Линг, подарок Далай-ламы. Разве не прелесть? Тонио должен подойти с минуты на минуту… А вот мама, к сожалению, не будет ужинать: она едет сегодня на танцевальный вечер в клубе на побережье и перед этим хочет немного отдохнуть. Моя мамочка превратилась прямо-таки в светскую львицу. Как вам понравился наш ром, Питер? Приходилось ли вам пить пунш вкуснее?
— Он превосходен! — похвалил Питер.
— Одна из главных статей нашего экспорта. — И Ким несколько минут распространялась о качестве товаров местного производства, словно единолично представляла Торговую палату. А Питер гадал, для кого предназначается это маленькое представление, — для него или для официанта, который продолжал крутиться рядом, в пределах слышимости: несмотря на внешнюю непринужденность болтовни Ким, Питер чувствовал ее внутреннюю напряженность.
— А, Тонио, вот и ты! — Машинальным жестом она поправила и без того идеально уложенные волосы, и Питер интуитивно понял, в чем причина ее нервозности: она боялась не угодить своему господину и повелителю.
Вошедший мужчина был высок и красив как кинозвезда, но Питеру он показался неприятным типом: вертлявая фигура, суетливые движения, лихорадочный блеск в глазах наводили на мысль, что он употребляет наркотики. За поясом у него болтался револьвер, что скорее всего было простой бравадой, учитывая жесткую систему охраны на вилле. Питеру заподозрилось, уж не поколачивает ли Тонио свою жену…
Впрочем, манеры его были безукоризненны.
Они потягивали ромовый пунш, любовались закатом и беседовали о кинобизнесе. Питер находил собеседника образованным и здравомыслящим.
Тонио объявил о своем намерении предоставлять остров для съемок американским кинокомпаниям и надеялся, что какая-нибудь солидная студия всерьез заинтересуется этим предложением и выстроит здесь свой филиал.
— Наша страна славится живописными пейзажами, отличными погодными условиями, дешевой рабочей силой. Скажите, как вам понравился Сан-Мигель с точки зрения натуры для съемок?
— У нас возник ряд проблем, — признался Питер.
Он рассказал, что дважды съемки откладывались из-за опасности подвергнуть актеров попаданию под обстрел. Еще как-то раз взрыв, происшедший рядом с местом проведения съемок, вызвал панику среди исполнителей, и уже почти отснятая сцена была загублена. Питер подчеркнул, что американские инвесторы предпочитают держаться подальше от мест политической и гражданской нестабильности.
— Нестабильности! — Ноздри Тонио затрепетали от негодования. — Горстка недобитых коммунистических выродков с самодельными базуками! Жалкий сброд! Мы знаем, как с ними разобраться… — Он похлопал по своему револьверу и улыбнулся: — Быстро и надежно. Однако если пожелаете, мы можем удвоить охрану актеров.
Было бессмысленно доказывать ему, что американские артисты вряд ли почтут за счастье работать в условиях военного положения…
После заката солнца они отправились ужинать — «по-семейному», как выразилась Ким. На самом же деле трапеза была сервирована в огромной столовой, обставленной в стиле Людовика Пятнадцатого, и состояла из четырех изысканных перемен кушаний, подаваемых на позолоченном мейсенском фарфоре. Каждому едоку прислуживал лакей в голубых бриджах с серебряными лампасами.
Несмотря на отменное качество блюд, Питер не хотел есть: он был слишком поглощен наблюдением за хозяином и хозяйкой, особенно за хозяином, причем интерес его был в большей степени профессиональным, то есть с точки зрения психиатра.
Их беседа касалась самых общих тем: спорт, путешествия, последние фильмы, места в Париже, где лучше всего кормят, новый американский президент, которому Тонио, по его собственным словам, горячо симпатизировал.
— Он правильно понимает, какой вред приносит эта коммунистическая зараза!
В середине трапезы в столовую проскользнула маленькая собачонка Ким — в надежде выклянчить что-нибудь вкусненькое. В глазах Тонио загорелись опасные огоньки, и на мгновение Питеру показалось, что он сейчас выхватит свой револьвер и уложит на месте несчастного щенка. Очевидно, Ким тоже подумала об этом, потому что резко вскочила.
— Я выведу его… — со страхом пробормотала она.
— Нет необходимости, мой ангел. — Тонио щелкнул пальцами, и лакей удалил из комнаты маленького нарушителя спокойствия.
— Я обожаю животных, — с улыбкой сообщил Тонио, — но только не в столовой — тут их присутствие неуместно, а кроме того, и негигиенично.
Ужин кое-как подошел к концу, и на столе появился хрустальный графин.
— «Кокберн» 1923 года, — сказал Тонио. — Я знаю, как англичане любят хороший портвейн!
Однако Питер отказался отведать чудесный напиток, сославшись на то, что утром ему надо рано вставать.
Он сожалел только о том, что ему так и не представился шанс поговорить с Ким наедине и предупредить, что ее супруг, очень может быть, не вполне нормален психически и уж во всяком случае довольно опасный человек.
— Так было мило с вашей стороны, Питер, навестить нас! — прощебетала Ким голоском пай-девочки.
— Рад, что повидал вас, Кимберли. — Питер поцеловал ей руку на прощание.
Тонио проводил его до дверей.
— Как вы нашли внешний вид моей жены? — поинтересовался он. — Вам не кажется, что она изменилась в лучшую сторону?
Питер не совсем понял, какого ответа от него ждут.
— Кимберли была красивым ребенком, а теперь она превратилась в красивую женщину.
— В красивую девушку, — мягко поправил его Тоннио. — Такую молодую и свежую, что и поверить нельзя, что ей больше двадцати лет! Понимаете ли, — он широко улыбнулся, демонстрируя белоснежные зубы, — моя очаровательная жена открыла секрет вечной молодости…
Вспоминая тот вечер в «Парадизе» теплым летним утром в Лос-Анджелесе, Питер поежился. Он подумал о Ким, этой Галатее, каждый год переделывающей свою внешность, панически страшащейся возрастных изменений. Подумал и о Джуди Сайм, испытывающей те же страхи и разглядывающей свое лицо через увеличительное стекло в поисках новых морщин, пигментных пятнышек и других следов неумолимого бега времени…
Но время — вовсе не главный враг человечества. Время — друг: оно смягчает сердца, обогащает души, привносит в каждый день что-то новое.
Нет, он не женится на Джуди, как бы дорога она ему ни была! Настоящей любви к ней он не испытывал. Он никогда не сможет относиться к ней так же, как к незабвенной «леди Икс» из «Маривала» или к обожаемой Энни… Дважды в жизни он любил и дважды потерял любовь — с него достаточно. Теперь ему остались лишь воспоминания.
А если он все-таки когда-нибудь снова создаст семью (что в высшей степени маловероятно), то только с женщиной, которая будет стариться вместе с ним…
Многие годы занимаясь бизнесом и сколотив за это время приличное состояние, Миранда Ви направила теперь энергию на устройство своей новой жизни: пришло время по-настоящему осесть на одном месте и пустить корни…
Ей довольно быстро удалось занять престижное положение в самых разных кругах, возглавив Школу бизнеса, став спонсором балетной труппы в театре Вестбьюри и участвуя в многочисленных благотворительных акциях. И хотя она старалась оставаться в тени, не выпячиваться (так, например, она никогда не разрешала фотографировать себя), тем не менее считалась инициативной и деятельной личностью.
Как у председателя Исторического общества, у Миранды был широкий круг общения, и она частенько сопровождала именитых гостей в поездках по достопримечательным историческим местам: от особняков в стиле «последнего магната» Гэтсби до заповедников дикой природы. Правда, она никогда не упоминала о том факте, что ее собственная резиденция из стекла и ценных пород дерева высоко оценивалась специалистами-архитекторами: Миранда старалась не допускать ничьего вторжения в свою личную жизнь, в которой ее единственной компанией по-прежнему оставались лишь домашние животные да домработница. Случайные гости были здесь редкостью.
Однако ее особняк вполне мог бы играть роль частного музея — небольшого, но весьма незаурядного с точки зрения качества экспонатов.
Постепенно Миранда собрала исключительную коллекцию предметов в стиле «арт деко», интерес к которому пробудился у нее еще в «Маривале». Этому стилю, получившему распространение в период между двумя мировыми войнами, были присущи обтекаемые формы, плавные изгибы, необычные геометрические пропорции — будь то бриллиантовая брошь или уютная кушетка.
По стенам были развешаны смелые картины Фуджиты и Балтуса, на полках расставлена стеклянная и керамическая утварь. Время от времени какая-нибудь непоседливая киска принимала одно из этих сокровищ за игрушку, что приводило к плачевным результатам. Но Миранда всегда прощала своих любимцев: что за любовь без абсолютного всепрощения? Но вообще-то ее зверюшки вели себя вполне прилично: наверное, понимали, что их окружают предметы высокого искусства.