- "На последнем дыхании"...
Инеc стиснула ему запястье: "Мой любимый фильм!"
Переводчик звучал, как со сдавленным горлом. Инеc стала переводить ему сама - горячим шепотом. На экране безмятежный утренний Париж, но вокруг обсерватории - как черный космос. Ощущение угрозы томило его. Предчувствие грозы?
Жан-Поль Бельмондо и Джин Себерг были уже в постели, когда в первых рядах головы повернулись к двери.
Которую вдруг вышибло.
- СЕАНС ОКОНЧЕН, - объявил мегафон. - ЗДАНИЕ ОКРУЖЕНО. ВСЕМ НА ВЫХОД И БЕЗ ПАНИКИ ПО ОДНОМУ В МАШИНЫ. ДАЙТЕ СВЕТ.
Экран погас.
- СВЕТ ДАЙТЕ.
Мегафон захлебнулся в темноте. Сверху обрушился весь зал. Вырвавшись из потной толпы, они прижались к стене за дверью. В тамбуре первые зрители нарвались на кулаки, но под напором зала засаду вышибло наружу. Таких воплей Александр еще не слышал. Инеc сжимала ему руки, ее трясло. Кто-то ложился под пюпитры, но это не выход. Крики снаружи рассеивались. Зрителей было больше, чем кулаков у нападающих. Они протиснулись в тамбур. Фары машин били по входу, но их прикрывали те, кто был впереди. Потом свет ударил по глазам.
- Давай!
На асфальте чернела кровь, и под подошвами хрустели сбитые очки. Справа две тени вбивали третью в "воронок". Они рванули прямо на свет, где был проход между машинами. Человек в одной стал открывать дверцу, чтобы отрезать путь, но Александр вбил его обратно. За машинами было темно, из черноты клумбы бил запах взрытой земли, затоптанных цветов. Кирпичный бордюр рассыпан.
К ним бросилась тень.
- Стоять!
Александр схватил кирпич. Тень отшатнулась.
- Держи того, в джинсах!
Другая тень бросилась за Инеc. Александр перемахнул клумбу. У плеча он сжимал кирпич, запачканный землей. Асфальт оборвался. Инеc исчезла в черноте деревьев. Тень за ней ломила сквозь кусты. По щеке Александру чиркнуло веткой. Тень обернулась.
- Ты, Петро?
Александр разрядился.
Инеc он догнал у решетки. Добежав до первой пары разогнутых прутьев, они вылезли и спрыгнули на улицу. У остановки троллейбуса стоял на коленях человек, он зажимал лицо руками, черными от крови. Он дернул ее, они пробежали мимо.
Виадук. Снизу тянуло гарью, вдали блестел разлив рельс. Москва на горизонте сияла огнями.
На перроне метро толпились избитые пассажиры. Перкина с Раей не было. Он увел Инеc к остановке первого вагона. Если облава, можно будет соскользнуть в туннель. В нем еще все дрожало.
Прилетел поезд, разомкнулись двери. Из метро они вышли на другом краю Москвы.
Без остановок пустой автобус летел сквозь ночь.
- Нехорошо, что мы их бросили.
Он промолчал.
- А тот человек?
- Который?
- Который за мной бежал?
Под ногтями все еще была земля от того кирпича.
- Что ты с ним сделал?
- Забудь.
Она отвернулась.
- Что?
Дома на матрасе она, игнорируя эрекцию, смотрела в стену.
- Жаль, фильм не досмотрели. Чем хоть кончилось?
- Не так, как в жизни.
- А в жизни?
- Он процветает, она погибла. - Инеc уткнулась в подушку, плечи ее вздрагивали.
- Что?
Она не отвечала.
Наверху воспитывали девочку. Включили телевизор на полную громкость, но сквозь военный фильм все равно доносилось: "Мамочка, мамочка".
Теперь все тихо.
Ночь.
Я весь вечер смотрела на остановку. Пока вдруг не осознала, что из окна напротив все это время за мной наблюдают. Я не успела увидеть, кто. Он уже спрятался за занавеску. Еще было светло, надо было все бросить и вернуться в Москву. Но я подумала о нем: как он вернется, а никого здесь нет. Дверь в этой квартире можно вышибить одним ударом. Я заперлась на два оборота и заблокировала замок - он здесь английский. Зашторила все окна и стала ждать. За стенами отсмотрели телевизор, отвоспитали детей, отвозились перед сном. Пришел последний автобус.
Он не вернулся.
В жизни мне не было так жутко. Я пишу это в ванной. Единственное место, где я решилась включить свет. Защелка здесь отлетит от одного рывка. Со мной топорик, но я не Александр. Я человека даже рукой не смогла бы ударить. Этот человек сейчас откроет дверь, без слов протянет руку. Я отдам ему топорик, и он меня зарубит. Утром вернется Александр и вступит в лужу крови. Его арестовывают. Это не я, кричит он. Никто не верит. Суд. Расстрел. Вполне советский конец одной "лав стори".
Как я здесь оказалась?
Коллектив ждет, товарищ Ортега. Рассказывайте, как дошли вы до жизни такой...
А что я могу вам рассказать? На каком из языков? Я же не Александр. Не моноглот, ведомый лишь инстинктом выживания. Жизнь моя разбита на куски, и в каждом - целый мир. Ты думаешь по себе, что я, как ты? Нет. Я - это целая толпа. Нас много. Когда одна из нас с тобой общается по-русски, все прочие молчат на разных языках.