Человек отвернулся. К Александру он потерял интерес. В отдалении его рот шевелился по-рыбьи. Сталинский кадр в ответ багровел затылком морщинистым и бритым.
Они ему дали уйти.
Дверь душевой распахнулась, лампа вспыхнула. Иванов дымился и сверкал.
- Друг? Что ты здесь делаешь?
- Ищу пятерку.
- Посреди Апокалипсиса?
- О чем ты?
Взявшись за клеенчатую занавеску, Александр поднялся с кафельного порожка. В общежитии был промежуток пустоты. Абитуриенты еще не нахлынули, студенты разъехались. Кроме Иванова, который взаперти "работал на батуте" полтора часа без перерыва.
- Ничего, что я в раковину?
Перебивая воду струей и оглядываясь, Иванов информировал о том, что на Москву прет огонь со всех сторон. Леса, торфяные болота, земля - все вокруг пылает. Поднимись к себе в башню, увидишь. В кольце огня столица коммунизма. Как тигр. А ты не знал?
- Нет. У тебя пятерка есть?
- Ты подожди. Есть новость похуже... - Для акустической защиты вдобавок к воде из-под крана Иванов на полную мощность раскрутил душ.
- Испанку проводил?
- Нет еще.
- Друг. Чем скорей, тем лучше. Катят бочку на тебя.
- Откуда?
- Оттуда.
- Что, вызывали?
- Не только меня. Не дошло еще?
- Нет.
- Соблюдают. Обязали не разглашать.
Сквозь дыры занавески били струйки, но Александр не утирался.
- Ну?
- Под колпаком ты. Как я понял, составляют твой портрет. Что, где, когда, кого и почему. Особенно насчет Инеc. По любви с ней или виды имеешь?
- Какие?
- Известно... В западном направлении.
Александр влез с головой под кран. Вода была тепловатой, но когда он отбросил мокрые волосы назад, чернота в глазах прошла.
С полотенцем Иванов вынес червонец.
- Хватит? Предки на Сочи мне прислали, но я на каникулы отсюда ни ногой.
- "Железный занавес" штурмуешь?
- Э, нет. На Родину я развернулся. Девиз теперь: "Не вынимая по Стране Советов". А в этом году их небывалый ожидается наплыв. Гуманитарный бум! Причем, смена, скажу тебе, приходит... Акселератки. Еще не поступили, а как дипломницы: и в хвост тебе, и в гриву. Давай завязывай, Сашок, и на подмогу. Этнос разнообразный, причем, лучшие кадры сверхдержавы. Взгляни хоть на эту, на первую ласточку...
Он нажал ручку у себя за спиной.
Запрокинув оплетенную бутыль из-под "Гамзы", нагота в кровати обливалась, глотая воду. Полоски снятого бикини сверкали так, что Александр схватился за грань и зажмурился. Удостоверившись, что с кадрой все в порядке, Иванов обратил на него изумленные глаза:
- Не нравится?
- Прости. Просто период такой, что впору "Крейцерову сонату" сочинять.
- Случилось что-нибудь?
- Угу. Разбит мой Эрос в пух и прах.
- Смотри. Где Эрос отступает, там сразу этот, как его - Бог смерти... Сам же говорил. Возвращайся, друг. Сашок?
Оставляя единственного кредитора в недоумении и тревоге, Александр, пятясь, вышел в коридор и закрыл перед собой эту дубовую дверь с четырехзначной латунной цифрой.
Бесконечную сумму страданий государство свело к цифре 5 (пять) рублей. Несмотря на очередь из распаренных женщин, в сберкассе не преминули возвысить голос:
- За аборт?
Смотрели на него, как на убийцу. Оставляя след пальцев на черной пластмассе, он соскреб бумажку.
Пустые дворы. Земля трескалась, как асфальт. Пух тополей вдоль бордюров свалялся грязной ватой. Из-за серо-кирпичных углов тянуло то карболкой, то помойным гниением. Пятиэтажки унылого цвета. Одна нежилая.
Он вошел и вернул проштампованный счет.
- К ним нельзя.
Медсестра взяла передачу - в полиэтиленовом мешочке два кроветворных граната. Приобретенных у таджика на рынке.
- Писать не будете?
Она подозвала других сестер, чтобы показать, как, сидя на ступеньке, он выбивает на машинке то, что самому показалось больше похожим на угрозу:
Я люблю тебя. Не разлюблю никогда.