13524.fb2
- Скажешь, любовь? Не способен.
- На все я способен.
- А убить человека? - Альберт снял со стекла его станок. Вывинтил "Жилетт" и резанул по воздуху. - "Любовь"... Знаю, что ты задумал. Что у тебя на уме.
- И в мыслях читать научили?
- А это наш долг. Предупреждать преступления. До того, как свершилось.
Александр сплюнул: струйка из крана стала размывать красный узел, обесцвечивая нити слюны. За спиной Альберт чиркал бритвой крест-накрест. Ауру полосовал.
- Красивый... Я такого, как ты, разрывными по сугробам разнес. Сволочь, изменник. Нарушитель границы.
Бросив лезвие, он размахнулся. Александр вылетел из зеркала, но удержался за раковину. Они сцепились, ломая друг друга. В ванной не было места. Альберт стал кусаться.
- Я тебя съем! - И смеялся, слабея. - Ам, ам!
Александр свалил его в ванну. Переключил воду на душ и ударил струей. Мундир намокал, и под тяжестью он перестал вырываться.
- Партбилет! Партбилет! - и колотил себя по сердцу.
Отлетела щеколда, ворвалась Инеc.
- Перестань. Партбилет у него.
- Пьяный бред...
Она перекрыла душ. В квартиру стучали соседи - в двери, в стены и в потолок. Альберт вытащил красную книжечку.
- Умоляю, Инеc... Под утюг.
Александр отпал к переборке.
- Друг... Неужели?
Стаскивая брюки, Альберт мутно взглянул.
- Я ведь помню, каким ты приехал. Девственник из-за Урала. Глаза, как Байкал...
Член залупился, но в порядок он его не привел. Вместо этого вывернул руку. Послушал часы, отстегнул их и хрястнул об пол.
- Мы в шоке?
И упал за порог вниз лицом. Александр приподнял его и заплакал. Толкнувшись в гостиную, увидел, что дом их пылает. Пламя рвалось к ним в окно. Он втащил тело на тахту и пошел за водой. Из цветочного ящика за окном она выкопала все окурки и посадила анютины глазки. Это было в их первые дни. По весне. Из этого вырос кустарник огня, загудевший от ярости, когда Александр опрокинул ведро. Одного не хватило, и двух было мало. В обугленном ящике все еще полыхала земля.
На кухне гудел парижский фен для сушки волос. Партийный билет в ее пальцах дергался бабочкой.
- Что с тобой?
Он втянул в носоглотку, размазал лицо.
Ладони были черны.
- С любовью лечу. Жаль, самолет не разбился...
На внутренних линиях они бились один за другим в том году.
Вот и все.
Он ничего не испытал, кроме сожаления по этому поводу. Отвалился на спину, со стуком уронив на линолеум левую руку. Было так жарко, что кожу мгновенно стянуло, он весь был в этой нежной коросте, в шелушащихся струпьях. Все. Только саднила и поднывала его истощенность.
Она отвернула матрас. Нашарила ручку, поднялась на колени. Груди засияли, когда она повернулась на свет. "Bic" ее высох. Кончилась в трубочке кровь. И последняя дата вместе с клоком обоев сорвалась, оголив штукатурку.
Самолет был в три сорок. Минус до аэропорта. Время было, но...
- Еще собираться...
- Я готова.
- А вещи?
- Подаришь какой-нибудь...
Он сжал часы, навалился щекой на кулак. Запах гари его разбудил. На солнце пылала сине-красная книжечка - авиабилет до Парижа. В супной тарелке "Общепита", исцарапанной ложкой. Он обжегся, отбросил. Сжав руками колени, она наблюдала, как корчится пепел.
- Я теперь вне закона.
- Как все здесь...
- Но меня они станут искать.
- Не сегодня.
- Не сегодня, так завтра.
- А завтра, - сказал Александр, - уже не найдут.
ПЕПЕЛ
Красный свет задержал их посреди Невского проспекта. Реклама уже угасала, но было светло и видно до Адмиралтейства, которое мерещилось в конце перспективы.
- Гражданские сумерки...
- Политический термин?
Он засмеялся.