Он свел ладони и подался вперед.
- Что с тобой, Алена?
- Не женишься, пишу на факультет.
- И что тогда?
- Тебя отчислят. За моральное разложение. Затем забреют в армию, откуда можешь и не вернуться. А меня переведут на дневное с предоставлением отдельной комнаты в общежитии. Как матери-одиночке. У тебя есть что-нибудь попить?
- Вода.
- Только спусти как следует. - Она отпила и вернула ему стакан. - Вот так. Усек?
- А без этого не переведут?
Она мотнула головой. Она была с родины Ленина, но "Ульяновск" никогда не говорила:
- В Симбирск придется возвращаться.
- Это плохо?
- Как посмотреть. С одной стороны, дыра. С другой, ребенку будет лучше. Тем более, что газета предоставляет оплаченный отпуск, а мать уже давно простила. Можешь мне подогнать мотор?
Авансом он выдал частнику трешку и подогнал.
Помог спуститься.
Держась за дверцу, наклонился.
- Алена... Кто?
- Подумай на досуге.
Но он и так догадывался, кто ее послал.
- Нет - я имею в виду, отец?
Она завела глаза.
- Но, между прочим, ты мог бы тоже...
Ремень безопасности не доставал до застежки, и она оставила его поперек живота. Он захлопнул дверцу, поднял руку. Машина выехала на улицу и оставила пыль над выбоинами асфальта.
Бабки у подъезда еще обсуждали инцидент, когда он вернулся из магазина с бутылкой. Они подло ухмыльнулись, и одна с фальшивым состраданием сказала в спину:
- Доигрался, голубок.
Однажды в детстве Александр потерялся в бамбуковом лесу, куда молодая его мама свернула по малой нужде, отправив его подальше, где он и пропал под штормовой ветер, который гнул вершины. Жуткий для русского мальчика лес вдруг оживших удочек, только гигантских - чудо-юдо ловить - обступал со всех сторон своей мертвенной, восковой желтизной, накрывая мир нездешним шумом, частым, острым и сухим, и это была уже не зона советских субтропиков на Кавказе, а один черт знает где, может, в Китае под гоминьдановцами, или в Индонезии, где вырезают коммунистов, он потерялся в мире, и ветер уносил его стыдливое "ау".
- Что с тобой?
Над ним наклонялся крепыш в подтяжках поверх рубашки с короткими рукавами. Это был хозяин квартиры. Он был немец, но из Казахстана. Восток боролся с Западом в его душе, то этот побеждал, то тот, а в общем малый неплохой, к тому же кандидат наук.
- З-знобит, - ответил Александр. - Подорвали мне иммунитет. Коммунисты.
- Скажи "а-а".
Александр открыл горло.
- Нашел время для простуды. Жаль. Я девочек привез. А то, может... Нет? Ну, лежи.
Оргия бушевала всю ночь, а на рассвете Александр проснулся оттого, что на него ссали. Он откатился к стене - подальше от брызг. Хозяин квартиры стоял в проеме двери и, глядя в окно невидящими глазами, длинной струей орошал линолеум.
- Фридрих, - сказал Александр. - Это не сортир. Хозяин прервал струю. Потом очнулся и вскричал:
- Прости!
Когда очнулся Александр, в квартире было тихо, в сквозняке из гостиной ощущалась убранность, на стуле рядом с ним лежали яблоки с опытного участка хозяина, а к спинке была приколота записка, что витамины от слова "Жизнь", а о квартплате чтобы не беспокоился: когда сможет, тогда пусть и отдаст...
Потом из бреда возник Альберт, он был уже в штатском, смотрел с состраданием.
- Общетинился, в халате... Тоскует, друг. Затоплю камин, буду пить. Хорошо бы собаку купить.
- Хорошо бы.
- Сейчас будет. Ложись...
Александр даже глаза закрыл, ожидая, как в детстве, и дождался: его обнюхивала с высоты своего роста черная собака, как из кошмара.
- Русская борзая, - сказал Альберт, а девушка в белых джинсах и с прямыми, как у американки, льняными волосами добавила:
- Милорду пять месяцев. Предки на сессии ООН, бабушка в больнице, а нам в Латинскую Америку через неделю... Вот тут вареное мясо, кости, опускала на пол пластиковый мешок из "Березки". - На первое время. А дальше вы его прокормите?
- Сам подохну, - обещал Александр, держа собаку за высоченные лапы.
- Спасибо вам, вы добрый человек.
- Спасибо вам...
- Друг, ты понял?
- Понял.
- Нет, ты ничего не понял. Дашенька, спускайся, а то таксист волнуется... Друг, ты меня слышишь? Я ведь убываю. Друг?
- Я понимаю. Поздравляю. Пылающий континент...