То ли кружку пива хватив на морозе, то ли от добытых в уличных боях апельсинов, а может, просто от напора сил, достойных лучшего применения, он возвращается навеселе:
- Мон амур!
И сразу:
- Что с тобой?
Глаза как пистолеты...
Она в упор:
- Отсюда нужно выбираться.
- В Париж?
- В Москву.
- В Париж отсюда легче.
- Александр, я серьезно. Доктор Пак сказал.
- Это еще что?
- Педиатр. Искал квартиру снять. Устроился здесь в поликлинике, семья в Алма-Ате. "Так вы узбек?" - "Нет, - как японец улыбается, - Алма-Ата Киргизия. Но я кореец, так уж получилось". Мы, говорю, снимаем тоже, но, конечно, потеснились бы...
- Еще чего?
- ...если бы не мое состояние. "Третий месяц? - говорит мне сразу доктор Пак. - Выбирайтесь в Москву пока не поздно. Вы не представляете, что здесь творится. Сто тысяч человек, и без роддома". - "А рожают как?" Знаешь, что он сказал?
- Ну?
- "В такси. Если водитель повезет..."
Он сел, сжал голову.
- Александр?
- У?
- Нужно что-то делать.
Но он оцепенел.
Что и понятно. Мобильность не в характере зимы. Но жизнь, хочешь не хочешь, есть движение. Вот только, куда?
- Поскольку русские морозы только начинаются... - Из чемодана Висенте вынимает огромный пакет из Galeries Lafayette*.
* Один из "больших магазинов" Парижа.
- Тебе.
Дубленка. Ослепительная. Белая, как снег. Мех воротника ласкает щеки. Преображенная, опять парижская, Инеc поворачивается от зеркала и чувствует сама - глаза сияют. Тем более, что оторопелому избраннику протягивается кабинетный пиджак с замшей на локтях:
- В Лондоне купил. Примерь.
Александр себя не узнает.
- Вот! Сразу видно, что писатель. А это, - вынимая шаль и по-испански, - я для его матери. Они уже здесь?
Помолвка...
Этот момент неминуем.
Встречи миров.
Один из которых - и это видно уже издалека - заранее в обиде. Так они переминаются, поскрипывая снегом, на фоне полутемного дома. Отморозивший здесь ноги еще в 41-м, в составе сибирских дивизий, которые спасли Москву, отчим молчит, а мама не скрывает:
- Прилетаем, никого...
- Столичные дистанции, - бормочет блудный полу-сын. - Ни телефона, ни... Это Инеc.
- Очень приятно. Мы уже восвояси собирались. Не солоно хлебавши...
Беспощадной правды о сыне-нелегале родители не знают, но хватает и того, что есть. Что учебу он никак не кончит, вбил в голову себе, что он "писатель", а вот теперь еще и это...
- Иностранка, значит, говоришь?
Мать моет тарелки после концентрированного французского супчика из спаржи, отсёрбав который отчим удалился до утра по военно-полевому принципу "недоешь-переспишь".
- Нет, - отвечает Александр. - Цену набивает. Сарказмы его игнорируются:
- Я почему? Акцента никакого, излагает гладко. Наши не все так говорят... И с виду тоже. То ли еврейка, то ли грузинка. Я думала, Софи Лорен. Или эта, которая тебе так нравилась.
- Кто мне нравился?
- Уже не помнит... Моника Витти.
- Это итальянки.
- А она?
- Испанка.
Помолчав, мать говорит:
- Зарежет.