Например, такой...
Однажды в московском метро они с Инеc столкнулись с девушкой, лицо которой искривилось, как от боли. Красивая, высокая и в западной дубленке сразу видно, дочь.
- Не помните меня?
От беременности глаза Инеc стали еще больше и смотрели прямо насквозь, но он был вполне уверен.
- Нет.
- Нас отправили за границу, и меня к вам привезли. Я вам собаку подарила...
Он кивнул:
- Милорд.
- Он еще жив?
- Надеюсь. Он той же осенью сбежал.
- Как это было?
- Мы с ним гуляли по ночам. Он вырвал поводок. Я не догнал.
- Конечно. Русская борзая...
Они молчали, глядя друг на друга.
- А с вами тогда, - решился Александр, - друг мой был. Не помните? Альберт?
Слезы покатились по ее лицу.
- Что с ним стало?
Девушка схватила его за отворот пальто, она стояла и открывала рот, пытаясь превозмочь судорогу, но сумела только зареветь и опрометью броситься в уходящий поезд. Это было на станции "Проспект Маркса", и они с Инеc возвращались из Дворца бракосочетаний, где им было отказано в регистрации, это было еще до того, как в сюжет вторглись силы, превосходящие убогое советское воображение Александра, - силы международного коммунистического движения.
Проснулся я от грохота.
- А трабахар, Алехандро! А трабахар!
Я сбросил с головы картонку и навернулся так, что листовое железо загудело.
- Е...! - трехэтажное родное замерзло на губах.
Бригадир смотрел с упреком.
- Ты должен молчать по-русски, Алехандро. Не забывай, что здесь ты для всех - юго.
Я свалился на пол и сорвал с себя газеты.
- Югославы тоже... Самовыражаются по-русски.
- Забудь, - сказал Мигель. - Выучи на этот случай парочку французских.
- Par exemple, - сказал Мустафа, - анкюле.* Но мне было не смешно. Гараж был снова забит машинами и газами. Вкус у сигареты, которой он меня утешил, был такой, что после затяжки я вынул из нее огонь и раздавил на полу. Бычок вонял омерзительно, и я заначил его в нагрудный карман до лучших времен. Все собирались в угрюмом молчании, только Васко все ля-ля да ля-ля. Это был наихудший момент, и, разминаясь, я заставлял себя не думать о том, сколько ведер еще предстоит мне сменить до конца.
* Например... вые... в жопу (фр.)
В последнее я окунал руки, как в серную кислоту. В отделе, куда, закончив коридор, я внес стремянку, была только одна сотрудница. Отставив зад и уперевшись локтем, она перелистывала журнал мод. Провокационную позу она не сменила, только покосилась на скрежет. У меня все болело, когда я влезал под потолок. Отсюда я увидел сквозь верхние стекла металлических панелей, что в отделе есть еще начальник. Я его видел в гараже, у него была спортивная машина, весьма его омоложавшая. Сидя в кресле, он ворковал по телефону, а из окна за ним открывался вид на старые дома Курбевуа.
Засмотревшись, я выронил губку, которая сочно шлепнулась об стол секретарши.
- О! - отпрыгнула она.
- Пардон.
Я спустился и вытер стол рукавом. Очаровательная женщина смотрела на меня, как на говно.
- Мадемуазель Ля Гофф, на секунду!..
Она убрала свой "Вог" в ящик и ринулась на зов начальства. Облачко ее духов растаяло.
Я взгромоздился под потолок и отжал губку в серной кислоте. Дома Курбевуа были все так же серы, но под ними мужчина в кресле - он был в бледно-зеленом пиджаке и розовой "бабочке" - разевал по-рыбьи рот, откинувшись так, что я сначала подумал - ему дурно.
Заглянул Мигель.
- Ля гep e финн!
- Тс-с, - приложил я палец к губам. Спустился, вышел и, складывая стремянку, поделился. Но он только пожал плечами.
- Francesas.* Для них это, как...
* Француженки (исп.)
Уборщицы, которые поднимались нам навстречу, тоже были испанки, а с ними мартиниканка, веселая и молодая. Испанки серьезно и вежливо ответили на буэнас диас бригадира, а мартиниканка мне подмигнула: "Салю!"
Мы уже переоделись, а Мигель с Мустафой все оттирали бензиновыми тряпками - сначала ведра изнутри, потом руки. Им с Васко ехать в Версаль, и мы с Али пожали им предплечья.
- Смотри, не опаздывай...
Али заметил, что я держу дистанцию от края платформы, и решил сначала, что от дикости:
- В Москве метро нет?
- Есть.
- Боишься, что столкнут под поезд?