- О нет. Это только предлог. В глубине души вы хотите, чтобы он вернулся к вам.
- Кто?
- Ваш герцог Йорк. Поэтому-то вы и отдали письма и сожгли мемуары. Вы по своей женской логике рассудили, что этим тронете его сердце, заставите его пожалеть о вашем разрыве. Вы надеетесь, что в один прекрасный день его карета остановится у вашего дома и он позвонит в дверь.
- Это неправда.
- Не лгите. Я вижу вас насквозь. Ладно, давайте говорить начистоту. Он не вернется, его тошнит от одного упоминания о вас. Он дискредитирован в глазах всего света - и все из-за вас.
Его слова привели ее в бешенство.
- Что шантажом заставил меня сделать обанкротившийся армейский агент... Господи, вы все время вмешиваетесь в мои дела. Я страшно сожалею, что когда-то встретила вас.
- И где бы вы были сейчас? В каких-нибудь жалких меблированных комнатах в Брайтоне, лежа на спине, зарабатывали себе на хлеб? За ночь - тройную цену, а для подвыпивших гуляк, сбежавших из семьи на субботу и воскресенье, - пять шиллингов за один раз? Или, за неимением лучшего, поселились в каком-нибудь убежище рядом с преданным Даулером? Сами готовили себе еду, располнели и нехотя выполняли свои обязанности по субботам?
- Наоборот, я вытеснила бы госпожу Фитц и воцарилась бы в Карлтон Хаузе или начала какое-нибудь дело. О небеса, как же я ненавижу вас, Вилл, вы как дьявол преследовали меня всю жизнь.
- Я был вашим спасителем, но вы не хотите признать этого. Вопрос в следующем: что дальше?
- Почить на лаврах. Учить моих дочерей хорошим манерам.
- И выдать их замуж за приходских священников с двумя пенсами годового дохода. Вам надоест столь безупречное существование... А любовники?
- Я в них не нуждаюсь, раз у меня есть десять тысяч на счете и четыреста фунтов ежегодного пособия. Кроме того, меня тошнит от мужчин: они слишком требовательны.
- Вы имеете в виду его светлость радикала?
- Я не имею в виду кого-то конкретного, я говорю об этой половине рода человеческого. Я обеспечила себе безопасность только с помощью своей женственности и очарования - ни вы, ни Уордл здесь ни при чем. Кстати, где обещанное вознаграждение? Домик с башенками и экипаж четверкой?
- Лучше вам обратиться к члену парламента от Оукхэмптона. Как и я, он вам скажет, что вы подвели его, что, присотановив публикацию мемуаров в столь острый момент, вы выбили у него из рук оружие. Другими словами, вы ему больше не нужны.
- А Кенту?
- О, Кент в ужасе, что с него сорвут маску. Приходится признать, что я ошибся в оценке. Я считал его достойны человеком, но он струсил - истинно германская манера. Он никогда не получит должность своего брата.
- Итак, мы не сдвинулись с места?
- Точно. Хотя Уордл стал национальным героем, а вы приобрели всеобщую известность... По крайней мере, вашим портретом украшают стаффордширский фарфор. Все типографии печатают ваши портреты - что еще вам нужно?
- Благодарности за полный зал во время слушаний. Во всяком случае, мне удалось отвлечь народ от войны в Испании.
- Да, вы сделали это мастерски. Честь вам и хвала. Ваше имя звучит в самых отдаленных уголках Англии. Жаль, что это будет длиться недолго. Как только вы сожгли мемуары, вы сразу же вышли из моды. Нет ничего скучнее уединенной жизни.
Она смотрела в его спокойные глаза. Сколько он потратил сил, чтобы привлечь ее, чтобы подбить ее на эту авантюру, - каким же надо быть гением, чтобы задумать все?
- Я ненавижу благодарность, - сказала она, - и несдержанные обещания.
- Которые дают дураки, - заметил он, - пустоголовые дураки.
Значит, он не любит Уордла? Она поняла. Его игра не принесла успеха, его план потерпел неудачу. Где-то Уордл совершил грубую ошибку, и Огилви, в тайне от всех ткущий паутину, увидел, что жертве удалось спастись... Паутина разорвалась.
- Если бы, - сказала она, - вы действовали самостоятельно, а не использовали пешек, вы могли бы преуспеть.
- Меня утомляет активная деятельность - такой уж у меня характер.
- Разве? Я часто спрашивала себя...
Но никаких откровений не последовало. Где он развлекается? Во всяком случае, обиженно подумала она, не здесь. Что сразу же объединило их и в то же время создало барьер между ними. Возможно, он, как обычно, прочитал ее мысли, так как засмеялся, поцеловал ей руку и пожелал спокойной ночи.
- Ну ладно, - сказал он, - я прощаю вас за то, что вы сожгли мемуары. Но десять тысяч могут растаять. Постарайтесь удвоить их, пока у вас есть возможность. Между прочим, вы обеспечили только дочерей. Но ваша щедрость понадобится и остальным представителям клана Маккензи, не так ли?
И с этими словами он ушел. Однако ее визит взбодрил ее, она уже не была так подавлена. Он изменил ее настроение так, как ему было выгодно в данный момент. И она знала это.
Оставленная после его ухода наедине с тревожными мыслями, которые он внушил ей, она промучилась всю ночь без сна, а утро началось с нюхательной соли и недовольства Мартой.
- Не белое, а голубое платье.
- Голубое порвано.
- Так почему же, черт побери, ты не удосужилась зашить его?
- Не было времени, мэм: ведь вы вчера его надевали.
- Голубое шелковое, а не атласное... Не забирай поднос, я еще не закончила. Почту принесли? Кто заезжал? Где мои письма?
- Все здесь, мэм. На подносе. Вы сдвинули их в сторону.
- А я думала, что это счета. Так и есть. Убери их. Откуда, позволь узнать, этот засохший букет маргариток?
- Цветы от господина Фитцджеральда, принесли сегодня утром.
- От отца или от сына?
- От господина Вильяма, мэм.
- В двадцать шесть лет стоит быть более галантным. Его отец обычно присылал розы. То ли они вырождаются, то ли кровь у них замерзла - одно из двух. Кто-нибудь заезжал?
- Внизу жде господин Райт, мэм.
- Райт, обивщик?
- Да, мэм. Сидит с семи.
- Интересно, кого он собирался отловить в столь ранний час, когда еще ни один охотник не охотится?
- Он не сказал... Он говорил что-то о полковнике Уордле.