Стасу казалось, что никто и никогда его так внимательно не слушал, как Екатерина Семёновна. Не перебивая, не уточняя, повернувшись к нему всем телом, она так и просидела, иногда прикрывая ладонью рот. Пожилая женщина то прищуривала глаза, то высоко поднимала подрисованные дугообразные брови, а ещё заразительно смеялась, когда он рассказывал про выходки Аллы. Когда Стас рассказывал про декабристов, она даже охнула, но тут же мотнула головой, чтобы он продолжал. И даже когда он остановился, прочищая горло, голос у него почти сел, она ещё долго смотрела на него, не отрываясь, словно на диковинную птицу, какую никогда не видела. Стас не выдержал паузы.
− Вы … мне верите?
− Каждому слову, мой мальчик. Уж извини, что я тебя так называю. Ты мне, как мой внучок, того же возраста. Сердцем тебе верю. Более того, в некоторых выходках я узнаю нашу девочку. После несчастья, которое с ней произошло, Алла стала резкой, даже грубой. И на мать могла накричать, и на уборщицу в доме. Разве что на отца никогда не повышала голос. Знаешь, бывают девочки, привязанные к матери, а бывают папины дочки. Алла была вся папина. Лена её ревновала, ругала мужа, что он балует дочь. А Володя действительно в ней души не чаял. Он и переживал после её гибели гораздо сильнее. За три дня изменился. На похоронах был весь седой, а лицо в морщинах. Лена накачала его таблетками, чтобы он держался. На похоронах ведь и его руководство было. Но он плакал, не стесняясь. Мужчины держали его, иначе бы он бросился на гроб, когда начали закапывать. Всё время твердил, что это он виноват: если бы он Аллу тогда поддержал, была бы жива. Матери кулаком грозил, обвинял, что у неё с дочерью были плохие отношения, иначе бы та к матери прибежала со своей бедой. Это были страшные похороны. И я вовсе не удивляюсь, что Алла, то есть её душа, осталась на земле. Отец её не отпустил.
− Как она погибла? – прохрипел Стас, испугавшись своего голоса.
− Вышла из окна. Пятнадцатый этаж. Как будто повторила то, что сделала на даче. Если меня не устраивает это пространство и люди, которые в нём, я выйду, даже, если выхода на самом деле нет.
Похоже на Аллу, подумал Стас. И тут же вспомнил слова Валерия Никандровича: «Душа эта провинилась перед Богом. Отвергла величайший дар, который ей был дан». Так вот он что имел в виду. Дар – это жизнь, которой лишила себя Алла.
− Ты, наверно, хочешь узнать, почему Аллочка это сделал? – спросила Екатерина Семёновна. − Она была очень сильным человечком. Но возраст подвёл. Вспомни себя в восемнадцать. Мы все немного сумасшедшие. Чувства такие острые: первая любовь, первый поцелуй.
Стас кивнул, думая про себя, что его эти страсти в том возрасте миновали. Зато вот на тридцатом десятке накрыло с Алисой. Так что он понимал, ещё как понимал.
− Вокруг Аллиной гибели выстроилось много версий. Отец целое расследование затеял. Сказал: пока не узнаю, кто мою девочку обидел и не отомщу, не успокоюсь. Одна из версий была, что она беременна, а парень её бросил. Родителям сказать боялась. Парня этого, − Екатерина Семёновна наморщила лоб, − как же его звали? Имя такое распространённое: ах да, Сергей. Я их несколько раз видела. В лифте вместе поднимались: хорошо его рассмотрела. Тогда ещё подумала: ох, попала Аллочка. Красивый муж для подружек, у нас говорили. А Сергей действительно был хорош: высок, строен, голубые глаза при чёрных гладких волосах. Такие гладкие были они у него, видимо, он их бальзамом мазал. Брови чёрные. Ему бы в кино сниматься. Одевался, правда, скромно. Жил в общежитии. Как его занесло в этот институт непонятно. Алла беременной не была, но девочкой тоже не была. Ходила к гинекологу, просила, чтобы ей таблетки выписали. Так что у них были отношения. Родители часто на дачу уезжали на выходные. Квартира свободна. Ну и вот скажи: зачем такому красавцу Алла?
Стас высказал то, что думал:
− Жениться хотел, чтобы жить хорошо. Отец Аллы мог ему помочь с карьерой после института.
− Правильно мыслишь. Никто в этом и не сомневался. Когда ей пришлось представить своего друга родителям, Лена так ей всё высказала. Что– то вроде: куда ты лезешь со своей хромотой? И отец промолчал. Вот за что он себя всю жизнь корил. Говорил, надо было дочку поддержать, тогда, может, когда случилась беда эта, она бы ко мне пришла поплакать. Алла, как узнала, что этот красавчик ей изменяет, приехала домой, написала записку, что это её решение и в смерти никого не винить. Встала на подоконник в своей комнате и… − Екатерина Семёновна всхлипнула и вышла.
Стас вздохнул. Бедная Алла. И тут вдруг телефон зазвонил. Так резко и пронзительно, что Стас подскочил. На экране высветилось: Алла.
Неужели чувствует?
− Привет, Стасик.
− Алла, как ты?
− Лучше. Температура спала. Муж всяких лекарств натащил. Я его в магазин отправила, тебе звоню. Чем занимаешься? – Стас посмотрел на вернувшуюся Екатерину Семёновну, которая смотрела на него с неодобрением.
− Я в гостях – сказал Стас, показывая на Екатерине Семёновне на трубку. – Алла, ты лечись, давай. А я тебе попозже перезвоню.
Услышав имя, складочка между бровей у Екатерины Семёновны разгладилась. Села в кресло и наклонилась в сторону Стаса.
− Я думаю, завтра уже поправлюсь и можем поехать к моему дому, − заявила Алла.
− Нет, завтра не стоит ещё. Тебе надо выздороветь, как следует.
− Эй, ты волнуешься за меня? Может, я тебе нравлюсь? Ну, признавайся.
− Я заразиться боюсь от тебя. Забыла, я только из комы вышел? – нашёлся Стас.
− Ладно, я уж так тебя подкалываю. Думаю, может, ты Алису свою забудешь? – Стасу показалось, что послышался какой– то шум. – И Алла сказала: − ну что за чертовщина такая? Стакан стоял на тумбочке и сейчас упал, а вода разлилась на ковёр. Слушай, может, у меня призрак завёлся?
− Алла, я перезвоню. Ладно? Как выйду, сразу перезвоню.
− Она? – спросила Екатерина Семёновна, облокачиваясь на столик в нетерпении.
− Она, − подтвердил Стас.
Подумал: душа Аллы в теле моей Алисы.
− Душа чувствует, что мы о ней говорим. Тебе надо было громкую связь включить. Я бы голос её послушала.
− Не догадался, извините, − пожал плечами Стас. – Я взял трубку, чтобы она не обиделась.
− Да мне уже недолго осталось рассказывать. Подробности тебе не нужны. Этот следователь общежитие на ноги поднял. Так что ему всё про этого Сергея девчонки рассказали. История получилась совсем некрасивая. До Аллы у Сергея была девушка, с которой он встречался. Даже не встречался, а жил. Так подружки её рассказывали. Уж не помню, как звали её, кажется, Ира. Ну пусть будет Ира, иногда просила девчонок им комнату освободить на пару часиков. Влюблена в него была по уши. Замуж мечтала. Но он ей говорил: Ира, мы с тобой бедные, но красивые. А в институт попали только благодаря способностям и счастливому случаю. Ну, женимся мы с тобой – дадут нам комнату в семейном общежитии. Ещё дети пойдут. Ты учиться не сможешь. Денег нет, родители не помогают. Давай просто любить друг друга и наслаждаться жизнью. Ира, как подруги говорят, часто плакала, но терпела.
− До тех пор, пока Алла не появилась, − не выдержал Стас.
− Правильно. Её, бедняжку, из-за хромоты всерьёз не принимали. Соперницей не считали. Пока однажды Сергей не сглупил и не сказал, что собирается на ней жениться. По расчёту. Начал хвастаться. У них квартира в высотке, а отец после свадьбы им отдельную квартиру им купит. Не даром же, он академик. Ну а то, что хромая, так в постели это не мешает. А ты говорит, Ира, будешь моей любовницей, − Екатерина Семёновна покачала головой. − Такой вот фрукт, этот Сергей оказался. Как в песне: «Зачем вы, девочки, красивых любите?» И вот однажды Сашка захворал, и Алла явилась его навестить. Подкормить любимого чёрной икрой. Явилась сюрпризом, без предупреждения. А любимый лежит в кровати, а рядом Ира сидит. Тоже пришла за больным поухаживать. Супчик ему сварила. Тут у Иры душа не выдержала, и она Алле всё высказала. Та сумку с продуктами бросила, убежала. По дороге ещё, как назло, подруг Ириных встретила. Те подтвердили: у Сергея с Ирой любовь. И, вообще, Ира беременна. И зачем ты ему нужна, хромоножка? Только из-за квартиры и машины. А у Иры, кстати, машина была, жигули. Отец подарил на восемнадцатилетие, чтобы в институт ездила. Она и Сергея этого ещё и на машине возила.
− А Ира на самом деле была беременна? – снова встрял Стас.
− Нет, хотели подруге помочь, вот и соврали. Это они следователю потом рассказали. Каялись, плакали, но признались.
− Родители на даче были. Алла записку написала. На листке тетрадном в клеточку. Писала и плакала, бедняжка, буквы так и остались размытыми. Записку эту отец до сих пор хранит. Так же, как и комнату Аллы оставил в том же виде. На столе учебник так и лежит открытый. Отец верит, что она может вернуться, − Екатерина Семёновна снова всплакнула. Под глазами образовались подтёки от туши, но ей, казалось, уже не было дела как она выглядит. А выглядела она теперь лет на десять старше, чем когда они познакомились.
− Вы простите, я заставил вас страдать, − Стас чувствовал себя виноватым.
Екатерина Семёновна промокнула глаза.
− Нет, что ты. Это хорошо. Теперь я хотя бы знаю, что девушка на красной машине существует, и я не сумасшедшая старуха. Я вот теперь думаю: надо Владимиру − так отца Аллы зовут − Владимир Валентинович, − сказать. Хотя нет, сначала я хочу посмотреть на эту девушку. Ты можешь её привести сюда?
− Думаю, да. Она, конечно, разозлится, что я без неё. Но что делать?! – Стас развёл руками. – Я потерплю.
− Ну про похороны я тебе рассказывать не буду. Сергей не явился, конечно. Побоялся. Из группы пришли двое её подружек, а так больше всё из школы.
− А что стало с Сергеем?
− Владимир ему отомстил за дочку. Затаскали его к следователю. В институте всем стало известно, что произошло. Некоторые разговаривать с ним перестали. Плюс ко всему: чувство вины, видимо, ему всё-таки не давало покоя. Сессию он завалил, и декан, который обо всём знал: его сразу и отчислил.
− А девушка Сергея?
Екатерина Семёновна улыбнулась.
− Представляешь, судьбе было угодно, чтобы мы с ней увиделись. Собралась я на Ваганьковское − у меня сестра там похоронена – и Аллочку там похоронили. Был праздник поминовения, а Лена с Валерой с гриппом свалились. Меня попросили от них цветочки положить и на могилке прибраться. Могли и не просить, конечно, я всегда к Аллочке заходила. Ну вот, иду я по дорожке, смотрю: у могилки девушка стоит. Волосы в косу заплетены. Лица не вижу. Думаю, может, со школы кто пришёл, вспомнил. Подхожу: лицо незнакомое заплаканное. А вся могила засыпана красными и белыми розами. Девушка меня увидела: вздрогнула. Убежала бы, а некуда. Тропинка там узкая, по ней я иду. Ну я заговорила с ней ласково. Сказала, какие цветы красивые она принесла. Когда она поняла, что я не Аллина мама, то призналась, что она и есть та, из-за которой Алла здесь оказалась. И в голос зарыдала. Жалко мне её стало: Сергей этот играл с ними двумя. Понятно, что девушка не выдержала. Долго мы с ней проговорили. Я, как могла, убедила её, что дело в Сергее.
Екатерина Семёновна тяжело поднялась с кресла и ушла на кухню. Когда вернулась, пахло от неё валокордином. Стас выдернул себя из кресла:
− Извините, Екатерина Семёновна, что заставил всё это ещё раз вас пережить. Мне уже идти надо.
В коридоре телефонами обменялись.
Алла без косметики, закутавшись в плед, лежала на диване и смотрела сериал «Место встречи изменить нельзя». Рядом с ней стояла чашка горячего чая с лимоном. Наверно, уже пятая по счёту. Ворох использованных носовых платков увеличивался.
Алиса наблюдала за ней из своего угла. Наглая девица сегодня её не раздражала. Более того, напоминала Алисе себя, когда та болела. Зато её бесило, когда Алла вытаскивала руку из-под пледа с отвратительным маникюром. Что может быть хуже острых чёрных ногтей с блестками? Как она может портить себя? То есть меня, думала Алиса.
Сегодня ночью Алисы наметился прогресс. Хотя сейчас она вовсе не была уверена, что это хорошо. И решила этим не злоупотреблять. Вытерпела, когда наглая девица кокетничала с мужчиной, который вчера смотрел на Алису в окно, но не смогла выдержать, когда та сказала: «Может, ты свою Алису забудешь?» И тут Алиса столкнула стакан на пол, а потом с удовольствием наблюдала, как та удивилась, озираясь по сторонам. Оказывается, этот мужчина, которого похитительница её тела называла Стасиком, имеет отношение к Алисе. И он её помнит. Не передать, как это оказалось приятно. Пусть эта девица носит её вещи, живёт в её квартире, но пусть не трогает этого мужчину. Пусть довольствуется её мужем. Ах, ну вот и он появился. Алиса пролетела сквозь стену и оказалась в прихожей. Антон притащил два больших пакета из «Дикси». Отнёс на кухню и прошёл в комнату.
− Ну как ты себя чувствуешь? Я купил пельмени. А ещё апельсины и эклеры из нашей кондитерской к чаю.
Алисе ужасно захотелось горячего чая с эклерами. Нет, голода она не чувствовала. Хотелось откусить эклер с заварным кремом. Хотя бы маленький кусочек из любимой кондитерской.
− Терпеть не могу эклеры! − заявила Алла, укутываясь в плед. – Дай лучше градусник. Не понимаю, какого чёрта ты вчера открыл в спальне форточку? На улице зима, не видел что ли?
Антон присел на краешек дивана.
− Но я не открывал окно. Я тебе говорил уже.
− А кто тогда это сделал? Дай градусник, чего расселся?
Антон, протянувший было руку, чтобы обнять Аллу, поспешно отдёрнул её и бросился к шкафу.
Алиса чувствовала угрызения совести. Ночью она решила немного поэкспериментировать. Открыть окно получилось, и она так обрадовалась, что тут же вылетела на улицу и всю ночь кружилась над городом, наблюдая сверху, как двигаются автомобили, как гаснет в окнах свет, как пустеют улицы. Вернулась под утро, счастливая от переполняющего ощущения свободы. Окно от ветра открылось ещё шире, но Алиса так устала, что, сколько не пыталась, захлопнуть его не смогла.
Ну и как результат: наглая девица заболела. Зато не поехала встречаться с этим мужчиной и не села в её любимую Краснушку. А кто бы знал, как Алисе не нравилось, когда кто– то садится за руль её любимой машинки.