Но в эту минуту появился Адриан с такси.
– На площадь Кальяо, – сказал Феликс водителю.
Ложный адрес входил в план моего соседа с целью сбить полицию со следа. Когда мы доехали до площади Кальяо, Феликс расплатился с таксистом и дал щедрые чаевые.
– Знаете, нам надо забрать мою жену, она очень больна, и ей трудно ходить, – сказал Феликс таксисту, притворяясь слабым и беззащитным стариком. – Сделайте нам одолжение, поезжайте в туннель и ждите нас у спуска с площади Хасинто Бенавенте, там, где стоянка. Мы будем там через пять минут. Я буду вам чрезвычайно признателен и заплачу тысячу песет сверху.
– Договорились, – ответил таксист.
– Прекрасно. Значит, помните: на стоянке возле спуска. Через пять минут.
План все-таки был неплох. Мы выходим из такси на площади Кальяо, оказываемся в пешеходной зоне и пешком идем по улице Пресьядос – молодому и сильному Адриану нетрудно протащить такое расстояние неудобный и тяжеленный чемодан. Предполагаемые преследователи будут вынуждены бросить машину и идти пешком, а когда мы пересечем пешеходную зону, они останутся без транспорта и не сумеют догнать нас. Там мы спускаемся в туннель, а у спуска нас ждет такси. Полицейский, оказавшись без машины в таком месте, где невозможно быстро поймать такси, неизбежно потратит несколько драгоценных минут, которых нам хватит, чтобы затеряться в плотном потоке автомобилей. Наконец, через несколько кварталов мы отпускаем такси, номер которого полицейский, разумеется, запомнит, и берем другое.
– Приняв эту последнюю простую предосторожность, мы окончательно оторвемся от хвоста, – удовлетворенно сказал Феликс, объяснив нам в подробностях свой план ухода от преследования.
И действительно, план показался нам разумным и не слишком сложным. К сожалению, на условленном месте никакого такси не оказалось. Мы стояли и ждали.
– Странно, – в полной растерянности сказал Феликс.
– Вот тебе и идеальный план. Я знал, что так будет. Ты совсем потерял профессионализм, – проворчал Адриан, еще не отдышавшийся от пробежки с двадцатикилограммовым чемоданом.
Мы подождали еще. Машины пролетали мимо, обдавая нас волнами выхлопных газов. Мерзавец таксист не появлялся. Я возмущалась им от всей души: беспомощная, тяжело больная жена Феликса сейчас мучилась бы удушьем в этом кошмарном туннеле. А еще я думала: в любой момент рядом с нами может остановиться машина, и это будут полицейские.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Феликс. Он выглядел удрученным, разбитым наголову, снова постаревшим.
– А чего тут понимать: не явится твой таксист, вот и все, – злился Адриан.
В общем, нам пришлось подниматься наверх пешком, да еще с неподъемным чемоданом. Когда мы поднялись на площадь, у нас ушло еще минут пять на то, чтобы поймать свободное такси. Я глядела во все глаза, но не обнаружила ни одной подозрительной с виду или по маневрам машины; впрочем, и раньше, когда мы шли пешком, я не заметила преследования. Хотя, конечно, главное свойство хорошего сыщика – оставаться невидимым, так что полной уверенности у меня не было. Мы были так обескуражены и подавлены, что бросили все уловки и даже не стали менять такси, а отправились прямиком на вокзал Аточа. Прибыли мы туда в шесть двадцать.
Как мы договорились, внутрь я вошла одна, чтобы похитители не насторожились – на сей раз операция должна была пройти без сучка без задоринки, мы не могли рисковать даже по мелочам. Адриан и Феликс остались снаружи, возле стоянки такси, а я с замиранием сердца потащила чемодан через главный зал. Я нашла скамейку, и, к счастью, она оказалась свободна. Мне предстояло полтора часа ожидания, и для пущей безопасности я поставила чемодан на скамейку и крепко его держала. Снова время текло с мучительной медлительностью, снова я пристально вглядывалась в лица, пытаясь вычислить полицейских или похитителей. На центральном вокзале людей всегда много, и скоро уже мелькавшие передо мной лица начали расплываться, утрачивать четкость очертаний. Все стали похожи на всех, лица утратили смысл. Правда, пока я сидела там, в разъединяющей атмосфере вокзала, в холодном искусственном свете, все, казалось, утратило смысл. Я видела свое отражение в стекле киоска – темный силуэт женщины в пальто, она выглядела усталой и совершенно чужой. Неужели эта немолодая женщина, одиноко сидящая на скамейке, действительно я? Меня угнетало все: неподвижность этой фигуры, бесконечное ожидание, запах зимы, слабо работающего отопления, мокрой одежды и шум шагов. Иногда кажется, что жизнь не более чем транзитная станция, железнодорожная или, быть может, автобусная, всего лишь большой обшарпанный зал с серым полом, по углам – кучи окурков и оберток от жевательной резинки, а в двери неустанно рвется зима.
В семь сорок я поставила чемодан рядом со скамейкой в соответствии с полученными инструкциями, и меланхолическое забытье сменилось острым беспокойством. А если сейчас здесь появится какой-нибудь вор и преспокойно унесет чемодан? Разве вокзалы не славятся обилием ворья? И разве мой чемодан, за которым явно никто не присматривает, не представляется легкой и соблазнительной добычей? В эту минуту объявили о прибытии поезда, и мимо моей скамейки повалила новая толпа пассажиров. Голову я держала неподвижно, но уголком глаза – я ничего не могла с собой поделать – поглядывала на чемодан. Он был черным пятном, вокруг которого бурлил людской поток, словно скала, которую лижут волны. Время пришло, сказала я себе. Пора. Но проходила минута за минутой, толпа поредела. Наконец последние пассажиры быстрым шагом прошли мимо меня, и на вокзале снова стало тихо.
«Опять ничего не получится. Я уже чувствую. Снова провал», – скулила я про себя.
В этот миг передо мной остановилась женщина с вертлявой чернобровой девчонкой, которую перед этим тащила за собой так, как в супермаркете везут за собой тележку с покупками.
– Это вы… Это вы? – дважды спросила она, указывая на меня обвиняющим пальцем.
– Что? – подскочила я. Неужели эта женщина и есть тот человек, которого я жду?
– Да, это вы! – с торжествующим видом уверилась она, тыкая пальцем мне в плечо. – Вы же детская писательница, верно?
Не время и не место тут было для литературной болтовни, мне следовало притвориться, соврать, отделаться от нее, сказать, что я не я. Но я не удержалась: впервые ко мне вот так, можно сказать, на улице, обращались поклонники.
– В общем, да.
– Какое счастье! Смотри, Мартита, эта сеньора написала книжки, которые тебе так нравятся.
Мартита тепло улыбнулась мне. Девочка была уменьшенной копией матери – такой же большой нос и такие же толстые щеки.
– Как же нам повезло, ведь в этом году волхвы принесли тебе последнюю книжку серии, мы не одной не пропустили, правда, Мартита? Она обожает «Гусенка и Утенка», собирает все до единой.
Я почувствовала легкий укол гордости, каковая, судя по этому уколу, находится где-то возле печени.
– «Курочка», «Курочка-недурочка», – сказала я тихо.
– Что вы говорите?
– «Гусенка и Утенка» написала не я. Это книжки Франсиски Одон.
– Да что вы? Надо же! Вы уверены?
– Я писала книжки про курочку-недурочку – сказала я с некоторой надеждой и в то же время с беспокойством оглядывалась.
– Вот оно как! Этого мы не читали, верно, Мартита? Очень жаль, простите, пожалуйста, – пробормотала несколько смущенная сеньора.
И чуть не бегом кинулась прочь, волоча за собой дочку.
Пока я приходила в себя после этого разговора, ко мне подошел маленький замызганный мальчик, он продавал пластмассовые цветы. Ну и дерготня, в жизни ко мне столько народу одновременно не обращалось. Из-за этих случайных разговоров я снова провалю все дело.
– Я ничего не буду покупать, малыш, – поторопилась я сказать, чтобы он побыстрее ушел и не путался под ногами.
– Ты что, тетя? Я ничего не продаю. Я принес тебе записку. А цветок я тебе дарю, – невозмутимо ответил этот мальчик с пальчик Он сунул мне в руку записку и красную розу.
Я развернула записку: она была напечатана тем же мелким шрифтом, что и карточка, доставленная мне с букетом.
«Это была проверка. Сейчас же, повторяем, СЕЙЧАС ЖЕ отправляйтесь в кинотеатр на Платериас. Купите билет и войдите в зал одна, повторяем: ОДНА. Сядьте в последних рядах, с правой стороны от прохода, так, чтобы около вас было свободное место. Поставьте чемодан рядом с собой и спокойно смотрите фильм. Не пытайтесь никому звонить – мы за вами наблюдаем».
Я огляделась в поисках мальчика с цветами, но он исчез. Я быстро вышла из вокзала и дала почитать записку своим друзьям, которые к тому времени извелись в ожидании меня.
– Они пишут, что следят за нами, – шепнула я затравленно.
– Может, следят, а может, и нет, – ответил Феликс. – Как бы то ни было, надо идти.
На такси мы за десять минут добрались до кинотеатра. Платериас – это улочка в старом Мадриде, неподалеку от Пуэрта-дель-Соль. Киношка оказалась маленьким и жалким заведением, на двери висело объявление, написанное от руки: «Сегодня в программе три великолепных фильма: «Последний парижский набоб», «Отсоси» и «Яйца навалом». Я покрылась холодной испариной: я вынуждена войти туда и, кроме того, одна. Уже совсем стемнело, улица едва освещалась, прохожих не было. Киношка казалась столь же уютной, как пещера гремучей змеи.
– И все-таки тебе придется идти, – сказал Феликс.
– Не волнуйся, мы будем ждать тебя здесь, а если ты задержишься, я пойду за тобой, – сказал Адриан.
Я подошла к кассе за билетом, умирая от стыда потому, что сейчас меня могут увидеть. Однако кассирша, рыжая мумия с бородавчатым носом, ничуть не удивилась:
– Бери, дорогуша. И поторопись – сейчас как раз начинается «Отсоси». Этот фильм – самый лучший, там жутко интересный сюжет, – посоветовала мне мумия.
И по омерзительно грязной дорожке я вошла в зал, волоча свой неподъемный чемодан. Откинула жеваную занавеску и оказалась в жаркой душной темноте, где воняло грязными носками и исподним. Постепенно начали вырисовываться очертания кресел, зал был маленький и почти пустой. Следуя инструкциям, я нашла место справа возле прохода и опустилась в кресло, хотя сердце в груди отбивало чечетку. Еще хорошо, что было так темно: я хотя бы не видела той грязи, которая наверняка покрывала сиденья, ведь подлокотник, к которому я прикоснулась, был липкий и влажный. Я поставила чемодан на пол между собой и пустым сиденьем и приготовилась ждать. Прошло несколько минут, и я стала понимать, что происходит на экране: всюду плоть, черные волосатые половые органы, слюнявые рты, невероятных размеров мужские члены. И с облегчением подумала: это порно для гомосексуалистов. Я посмотрела вокруг – все остальные зрители сидели парочками, полностью погруженные в собственные переживания. Значит, это кинотеатр для геев, и это меня несколько успокоило. Если я не подхвачу какую-нибудь венерическую болезнь, если не забеременею просто от того, что сижу на одном из этих залитых спермой кресел, если не умру от удушья в этом вонючем воздухе, то, может, мне все же удастся наконец передать этот проклятый выкуп, говорила я себе с надеждой. И в этот самый миг, словно услышав мои мысли, рядом со мной уселся высокий и толстый мужчина.